Механизм пространства - Андрей Валентинов

– Ага, – согласился толстяк, нагло толкнув Огюста плечом. – Вещий. Ничего, и мертвецы своего дождутся…

Огюст искренне надеялся, что они доберутся до Ниццы раньше, чем на корабле случится бунт. Матросы ли прирежут пассажиров, пассажиры ли перебьют экипаж – в любом случае ничего хорошего ждать не приходилось. Он плохо спал, чувствуя, как копится раздражение, готовое выплеснуться наружу. Мерещилась баронесса, зовя вернуться в Париж; дважды снился желтозубый мистер Бейтс с пистолетом. Механизм Времени сбоил, отказываясь подчиняться. Молодой человек нервничал, не зная, чего ему хочется больше – оставаться в своем «хроносекторе» или ринуться вперед по двойной спирали?

– Прошу прощения, драгоценные синьоры! – отдав все необходимые распоряжения, капитан Гарибальди быстрым шагом направился к пассажирам. – Синьор Огюст, разрешите мои сомнения. Они мучат меня давно. Я всегда полагал, что с ростом образованности человечество освободится от язв прошлого. Как вы думаете, это верно?

– Думаю, что да, – ответил Шевалье.

И вздрогнул, сообразив, что косвенным образом подтвердил один из тезисов иллюминатов.

– Отлично! Но если мы говорим, что в Грядущем люди станут свободны, мы подразумеваем свободу для всех. Я прав?

– Вы правы, синьор Джузеппе.

– Ах, как жаль! – огорчился капитан. – Вы просто расстроили меня, синьор Огюст…

– Но почему?

– Как же вы не понимаете! Если свобода для всех, значит свобода и для попов? Для этих пиявок, шакалов, убийц? Ведь они – худшее порождение зла! Сорная трава человечества! Нет, я уверен, что люди будущего найдут лучший способ распределения свободы…

Воинствующий антиклерикализм Гарибальди уже навяз у Огюста в зубах. Он притворился, что сверх меры увлечен видом на берег Португалии и с радостью уступил Эрстеду намечающийся диспут. Полковник, которого темперамент капитана забавлял до сих пор, принялся объяснять Гарибальди связь между общественными отношениями и прогрессом науки. Он жестикулировал, чертил в воздухе сложные диаграммы и сыпал цитатами из Адама Смита.

Капитан с увлечением комментировал, понуждая даже невозмутимого князя с трудом воздерживаться от смеха. Особенно порадовала Волмонтовича идея всем вместе, без промедления, из Ниццы отплыть в Бразилию, где заняться каперством во имя торжества республиканских идей. Гарибальди уверял, что в Рио-Гранде получить разрешение на законное пиратство – проще, чем выпить стакан молодого вина. А захват шхун с грузом кофе, вне сомнений, приблизит век свободы, распределенной наилучшим образом.

Эрстед плыть в Бразилию отказался, предпочтя каперству идею парламентаризма.

– Готовитесь в премьер-министры? – не удержался Шевалье.

– В каком смысле? – не понял Эрстед.

– В прямом, – Огюст вспомнил, что говорил ему Оракул, прячась в кристалле. – Вы по образованию кто? Юрист? Вот и станете министром юстиции. За заслуги перед Отечеством. Затем начнутся беспорядки, вас уволят…

Он напрягся, восстанавливая слова Оракула.

– Будут, знаете ли, такие беспорядки: Мартовские.

– Уже были, – возразил Эрстед. – Мартовские Иды. И уволили не меня, а Юлия Цезаря. Посредством двух десятков кинжалов. Надеюсь, в моем случае кинжалы не понадобятся?

– Вместо кинжалов вас изберут в парламент. А там и до премьер-министра недалеко. Жить будете не скажу чтоб счастливо, но долго. Напишете мемуары, опубликуете…

Название книги вылетело из головы напрочь.

– А что? – внезапно сказал князь. – Неплохая карьера, Андерс.

– Вы пророк, мсье? – расхохотался Эрстед.

– Да. А вы не знали?

– Тогда, извините, вы – скверный пророк. Даже когда наш добрый Фредерик, дай ему Господь век Мафусаила, отойдет в небытие, трон Дании найдется кому согреть своей высочайшей… э-э… Короче, воссядут, не беспокойтесь. И поеду я со своим парламентаризмом в Африку, к зулусам. Или на Северный полюс, если его откроют к тому времени. Вы случайно не в курсе, кто именно откроет полюс? На сэра Джона Росса у меня надежда слабая…

«Надо спросить у Оракула, кто откроет Северный полюс, – взял на заметку Шевалье. – Или у Переговорщика. А потом щегольнуть в разговоре… Впрочем, они все равно не поверят. Я ему: премьер-министр! – а он улыбается…»

– Скажите, – молодой человек вспомнил, что Оракул упоминал двоих Эрстедов, полных тезок. К счастью, капитан оставил их, и можно было не ломать комедию с виконтом д'Алюменом, – вы не знаете еще одного вашего однофамильца? Чтоб тоже Андерс Сандэ?

Страшная догадка пронзила Огюста. А что, если он ошибся с премьер-министром? Из двоих выбрал не того? Так вот метишь в пророки, а тебя мокрым полотенцем по носу…

– Знаю, – Эрстед стал очень серьезным. – Это мой сын, студент Копенгагенского университета. Вы намерены и ему предсказать судьбу?

Огюст хотел было подтвердить, и вдруг понял, что ничего не помнит о судьбе второго Эрстеда. Чрезвычайно неприятное ощущение: как с похмелья, когда уверен, что вчера совершал подвиги, за которые сегодня высекут розгами, но восстановить в памяти, что именно творил – непосильный труд. В голове вертелось что-то смутное – профессура? бабочки-кузнечики? l'Amérique tropicale? – но слова не шли на язык.

– Ну и хорошо, – Эрстед вздохнул с явным облегчением. – Знать заранее судьбу сына не слишком приятно. Да и свою – тоже. Жизнь теряет смысл. Тяжкий крест – стоять одной ногой в будущем. А если еще и другой ногой – в прошлом… Не завидую я такому акробату.

Он высморкался и подвел итог:

– Право слово, я чуть не испугался, мсье Шевалье. Очень уж вы сейчас были похожи на одного человека. Впрочем, он вряд ли напророчил бы мне долгую жизнь и приятную карьеру.

– На кого я был похож?

– На Эминента. В тот день, когда мы с ним впервые встретились лицом к лицу.

– А где это случилось?

– На его похоронах, – спокойно ответил полковник Эрстед.

В этот миг Огюсту показалось, что он стоит не на палубе «Клоринды», при свете дня, а в старом, заброшенном доме, где полно привидений, глухой ночью. И вот-вот из скрипнувшей двери выйдет некто, звеня цепями.

Коль трупы, сложенные плотно,

В могиле общей шевельнешь,

С советником палаты счетной

Окажется фонарщик схож…

Словно почуяв его настроение, Волмонтович затянул речитатив из «Поучения беспутным малым» Вийона:

Что ни мертвец – одно и то ж,

Вот и пойми, где чьи скелеты,

Коль у лакеев от вельмож

Отличья никакого нету…

Слушая князя, угрюмо шептались матросы.

От подвесного фонаря Огюст быстро отказался. Сперва идея выглядела привлекательной: матовый колпак рассеивал свет, и пламя не слепило глаза. Однако, будучи подвешен над столом, фонарь начинал раскачиваться, по каюте метались тени, и писать становилось решительно невозможно.