Последние бои люфтваффе. 54-я истребительная эскадра на Западном фронте. 1944-1945 - Вилли Хейлман

В каждой эскадрилье были два или три офицера летного состава и двадцать унтер-офицеров. За исключением нашего командира, Ханса Дортенмана, назначенного командиром эскадрильи, и меня, все остальные офицеры летного состава были новенькими. Среди унтер-офицеров были Патт, Кролл, тиролец Гуссер и фон дер Йехтен. Из Jagdgeschwader 26 были направлены лейтенанты Прагер и Крумп,[129] чтобы усилить нашу группу офицерами с истребительным опытом.

Перевооружение включало сведение линий огня пушек в точке, находящейся приблизительно в 120 метрах перед машиной. Проводились учебные стрельбы, чтобы мы могли испытать новое оружие, прежде всего 20-миллиметровые скорострельные пушки, синхронизированные для стрельбы через плоскость вращения винта.

III./Jagdgeschwader 54 снова была готова действовать.

Лучшее вооружение всегда решает исход сражения. Но оно должно быть задействовано в самый разгар сражения, и любой, кто не осознает эту прописную истину, позволяет победе ускользнуть сквозь пальцы.

По приказу Гитлера Ме-262 – первый в мире реактивный истребитель со скоростью свыше 900 км/ч – был задействован как бомбардировщик. Наше командование с безумным, ослиным упрямством требовало сбрасывать бомбы на Лондон, и чтобы эти ценные, незаменимые машины доставляли в Южную Англию[130] по 500 килограммов бомб – всего по 500 килограммов бомб! А один-единственный «Боинг» мог в ответ привезти почти в двадцать раз больше.

Приглушенный гневный ропот пробегал по рядам летчиков-истребителей. Действительно ли Верховное командование было настолько лишено здравого смысла и не понимало, что реактивный истребитель, с его превосходством в скорости и большой огневой мощью, был единственно возможным избавлением от смертоносного дождя бомб? При ведении оборонительных действий, которые стали почти бесполезными в силу вражеского превосходства в воздухе, реактивные истребители, бывшие на 200 км/ч быстрее, могли выбирать себе цели, где и когда им было удобно.

Эскадрильи «Летающих крепостей» и «Либерейторов» были бессильны против губительного огня четырех 30-миллиметровых скорострельных пушек. Их силуэты появлялись в прицелах подобно амбарным воротам, и было невозможно промахнуться ни по одному из этих гигантских «ящиков».

Но предложения скорейшего использования Ме-262 по прямому назначению не рассматривались. Это было все равно что говорить с каменной стеной. Лондон должен быть стерт в пыль, даже если вся Германия станет грудой щебня в ходе этих попыток!

Командующий истребительной авиацией под свою ответственность, рискуя собственной шеей, приказал майору Новотны[131] сформировать специальную группу. С аэродромов Хезепе и Ахмер, расположенных по одну сторону канала Миттельланд,[132] в нескольких десятках километров к северу от Оснабрюкка,[133] тридцать пилотов летали на Ме-262, пытаясь доказать числом своих воздушных побед, во-первых, что реактивный истребитель с 500 килограммами бомб был глупостью с военной точки зрения и, во-вторых, что реактивный истребитель, быстрый как стрела, представляет собой будущее военной авиации.

Единственными уязвимыми местами «Турбины», как летчики-истребители окрестили Ме-262, были взлет и посадка. Несмотря на стартовые ускорители – по три твердотопливных ракеты под каждым крылом, – машина отрывалась от земли слишком медленно, и из-за опасно высоких температур, которые выдерживали не все материалы, ускорение запуска двух ее двигателей и увеличение оборотов было возможно лишь в незначительных пределах. В противоположность самолету с поршневым двигателем, на котором при взлете рычаг дросселя резко толкался вперед, пилот реактивной машины должен был работать рычагом дросселя медленно и мягко. В этот момент необходимо было следить за указателем числа оборотов двигателей, и пилот должен был концентрироваться на этом, в то время как его машина взлетала.

Это были ужасно длинные минуты, в течение которых любой вражеский истребитель, спикировав из облаков, мог принести неизбежную смерть. То же самое относилось и к посадке. Таким образом, «Фокке-Вуль-фы» должны были раскидывать над аэродромом защитную сеть, пока «Турбины» не уйдут достаточно далеко или не приземлятся. И поэтому 2 октября 1944 г. Дортенман и я со своими эскадрильями вылетели на юг и приземлились в Ахмере и Хезепе соответственно.[134]

Добрые спокойные дни Ольденбурга закончились.

Теперь ситуация становилась действительно жаркой. Новые «Фокке-Вульфы» должны были в любой момент доказать, чего они стоят. Каждый день четырехмоторные вражеские бомбардировщики совершали очередной массированный налет, и их всегда сопровождали «Мустанги» и «Тандерболты».

Вначале янки не всегда могли идентифицировать «Дору-9». Она имела некоторую схожесть с «Мустангом», и наша зенитная артиллерия немедленно открывала по нас огонь, как по вражеским машинам, поэтому пилоты «Тандерболтов» часто думали, что видят перед собой своих собственных товарищей. Это скоро изменилось, и они очень быстро узнали, какие крепкие парни защищают эти два аэродрома на канале Миттельланд.

Поскольку в воздухе «Турбины» оказывали им достойное сопротивление, они барражировали над двумя этими аэродромами, карауля рискованный момент взлета или посадки.

Снова и снова горстка храбрых пилотов «Фокке-Вульфов» набрасывалась на вражеские стаи и обеспечивала эффективное воздушное прикрытие для реактивных самолетов. Однако, несмотря на наши превосходные машины, мы несли большие потери, и спустя два дня Дортенман, который базировался в Ахмере, должен был попросить о подкреплении. Я был вынужден сделать то же самое.