Три седьмицы до костра - Ефимия Летова

— Что ж целитель не залечил?

— Так ты же нашего целителя видел….

Мы снова спускаемся по незнакомым — или знакомым, но тут же забытым улицам, не быстро и не медленно, молча, и до дома подруги Сани останавливаемся только один раз, чтобы купить Северу и Телару карамельных петушков. Саня пристально оглядывает меня при встрече и, видимо, совершенно удовлетворенная осмотром, приветливо кивает Вилору и прощально машет подруге леденцами, которые забрала у меня из рук.

* * *

Домой мы вернулись затемно. Странно, я привыкла к физическому труду, к работе, но за целый день в поле не уставала так, как сегодня. Беседа с инквизитором полностью выбила меня из колеи.

Мать тоже выглядела уставшей — маленькая Танита приболела, капризничала целый день, и она почти ничего не успела сделать по дому. Север смирно сидел в углу — значит, уже набезобразничал и получил своё. Я строго свела брови, протянула ему миску с нечищенной картошкой и нож, пусть помогает, не маленький. Может, повезёт, и даже без замужества возьмут учительницей?

— Тая! — окликает мать. — Набери воды из колодца, вон в ту кастрюлю. Я невольно ежусь от холода — снаружи совсем похолодало. Почему-то в городе на улице мне было теплее, чем здесь, может быть, люди согревают пространство, или просто город навсегда оказался связанным для меня с кострами и проникся их жаром? Накидываю полушубок из овчины, который со дна сундука достала мать, сую ноги в растоптанные, грубо сшитые кожаные ботинки — отчего-то вспоминается, как бабушка в далёком детстве учила меня утеплять ботинки соломой и сухой травой. Выхожу из дому, иду к колодцу привычной дорогой, руки делают все сами, все те же действия, которые они выполняли множество раз. Можно возвращаться. Но вдруг что-то заставляет меня поднять голову. Я смотрю на черное небо. Посреди него омерзительным сырым блином, испорченной головкой сыра мерцает полная луна.

* * *

Жёлтое блюдце давит на затылок и одновременно словно сминает виски. Я застываю, придавленная к земле, миска с водой выпадывает из ослабевших рук и катится по земле — я знаю об этом, но ничего не слышу, нос и уши будто набили ватой. Точно кукла, сгибаюсь, поднимаю миску, заново набираю воду и бреду к дому.

— Тая, ты чего так долго? — голос матери доносится, будто издалека.

— Голова закружилась, — медленно говорю я, и вдруг вижу свою незастеленную еще лавку. Подхожу к ней, как была, в сапогах и полушубке, едва передвигая ноги, понимая, что мне задают вопросы, но не в силах разобрать ни одного слова. Мир вокруг меркнет, словно кто-то в светильнике прежде времени задул свечу.

* * *

Рано утром, буквально за пару горстей до рассвета, я проснулась, словно вынырнула из глубокой, отчего-то жаркой и темной речки. Полежала, не шевелясь, огляделась — и с огромным облегчением поняла, что я дома. Братья дружно сопели на соседних лавках, даже мать и отец, похоже, крепко спали, на улице еще молчали петухи. С некоторым недоумением посмотрела на полушубок, который так и остался на мне. А вот сапоги мать, видимо, все же сняла. Я потянулась, тело затекло, но не было и следа того недомогания, из-за которого вчера даже не нашла сил раздеться.

Тихо, чтобы не разбудить домашних, я вышла из дома, взглянула на небо с опаской. Того необъяснимого ужаса и отвращения, как минувшей ночью, я не чувствовала, но пробуждающееся за горизонтом солнце отчего-то нервировало, вызывало желание спрятаться, укрыться в доме.

Приближение человека я почувствовала до того, как услышала шаги — тревожные, торопливые. Обернулась, безошибочно определив, откуда спешит ранний гость — и увидела зареванную, небрежно и слишком легко одетую Асанию. К груди она прижимала увесистый свёрток.

— Саня!

Сестра, в отличие от меня, не спала совсем. Ночью у малышки Ниты поднялся сильный жар, кашель усилился, и испуганная, плохо соображающая, что нужно делать Саня изругала себя вдоль и поперёк за давешнюю отлучку.

— Таська, ты или мама, сходите со мной к лассе Таме, пожалуйста, — я смотрела на ее посеревшие, пересохшие от бессонной ночи губы. — Пожалуйста, пойдём прямо сейчас, я еле рассвета дождалась, она же маленькая совсем, горсти две как заснула только.

Я заглянула в лицо спящей девочке, посмотрела на ее покрасневшие щёчки, покрытые лёгкой розовой сыпью, слипшиеся светлые волосики на лбу. Неожиданно вспомнила, как доставала из капкана больную лису, но тут же отогнала от себя эти мысли. Если бы Шей… но две седьмицы с лишним остаётся до новолуния, стоило вспомнить отвратительно огромный вчерашний лунный диск. Нет, сама я не рискну прикоснуться к Ните, испачкать ее своей тьмой.

— Я пойду с тобой. мать и так устала, пусть спит и не тревожится, — решительно сказала я, но спохватилась, и спросила. — А как же Вад?

— Муж… — сестра замялась, глаза ее забегали. — Тоже устал, допоздна работал вчера, разбудить не могла, да так и не стала. Можно было одной пойти, но я боюсь, знахарка все-таки…. Спасибо, Тася.

* * *

Вообще-то при каждой более-менее крупной деревне есть целитель. В некоторых и по два встречается. В городах их, естественно, и вовсе много — можно выбирать, к какому и когда идти, сколько заплатить — у одних цена неизменна, другие берут, сколько не жалко. А нам особо выбирать не приходится.

Целителем стать не так уж и просто — одного желания и магической искры недостаточно. Великий инквизитор — когда-то эта фигура была бесконечно далёкой и абстрактной, а вот теперь стала более чем реальной и близкой — выдаёт патент. Без него заниматься целительской деятельностью нельзя. Сказать по правде, я не знаю точно, что нужно сделать для получения патента — заплатить? Сдать экзамен? Провести беседу с кем-то из служителей? Отучиться в Академии? У меня искры нет, вот и не интересовалась.

Магов у нас в королевстве немного, каждый из них с рождения до упокоения находится под строгим надзором культа неба и короны, каждый должен быть пристроен.

Логично, что более сильные целители попадают а города — там и платят лучше, и посетителей больше, да и вообще… Больше возможностей. А в деревни идут кто попроще, послабее. Тут уж кому как повезёт. Нам, например, не повезло.

Целитель наш, лас Белус Гренор, человек в целом неплохой, не склонный, как некоторые его коллеги к жестокости — поговаривали даже, что у целителей это оборотная сторона их дара — был слаб к разным жизненным соблазнам. К еде — как и служитель, в этом плане он находился на деревенском обеспечении, но