Таллин. Любовь и смерть в старом городе - Йосеф Кац

Повесть классика современной эстонской литературы буквально дышит Средневековьем. Оно ощутимо во всем: от даты, стилизованной под аутентичную, — «год Господень 1441, 21 сентября» — до колоритного ассортимента фармацевтического склада ганзейской поры.

Именно все эти сушеные лягушачьи лапки, толченые ласточкины гнезда, прах мумий и прочие неаппетитные ингредиенты заставили аптекарского подмастерья Марта слегка «подкорректировать» рецепт лекарства, которое готовилось для занемогшего ратмана. Ведь по обычаю той поры, прежде чем дать пациенту прописанное снадобье, врач должен был отведать его сам. Или — в крайнем случае — перепоручить это своему ученику, дабы отвести любые сомнения в безопасности медикамента и побороть отвращение к нему.

Март, понимая, что изобразить безмятежную мину во время показательной дегустации у постели больного ему не удастся, решил заменить неудобоваримые продукты сластями, которые также продавались в аптеке. Благо точно проследить за его действиями сам аптекарь не мог: непрестанно чихающий, он нахлобучил себе на голову глиняный горшок — чтобы драгоценные препараты не улетали с фармацевтических весов.

Лекарство, приготовленное по видоизмененному Мартом рецепту, не только вылечило страждущего ратмана, но и помогло аптекарскому ученику покорить сердце его дочери Матильды.

Епископ Домского собора, благословивший молодых на брак, повелел дать чудо-лакомству подобающее ему латинское название. Martipanis, то бишь марципан, — Мартов хлеб и есть!

* * *

Легенда обвораживает. Звучит она настолько правдоподобно, что никак не желаешь верить: название лакомства — как, собственно, и оно само — ближневосточного происхождения.

Изначальная этимология его не менее туманна, как и путь проникновения сласти в средневековую Европу. По одной версии, марципан — «трофей» крестоносцев, по другой — наследие мавров, на заре Средневековья захвативших Испанию.

Одни исследователи считают, что иноземное яство нарекли в честь святого Марка — покровителя Венеции, выступавшей «спонсором» Крестовых походов. Правда, где, когда и каким образом «Марков хлеб» стал хлебом Мартовым, ответить они затрудняются.

Другие говорят, что изначально это вовсе не «Мартов хлеб», а «мартовский». То есть дозволенный к употреблению даже самым благочестивым сладкоежкам в марте месяце, на который приходятся наиболее строгие для католиков недели церковного поста.

Третьи полагают, что название, ставшее на средневековом Западе повсеместным, не более чем искаженное слово, в одном из восточных языков означающее нечто вроде «наисладчайший», — только вот договориться, в каком именно, никак не могут.

В любом случае, с пятнадцатого столетия марципан был европейцам известен. Примечательно, что в миндальное тесто в ту пору добавляли не только сахар: были и горькие марципаны, и даже соленые — именно их-то и прописывали пациентам средневековые эскулапы.

Старейший перечень лекарств, разрешенных городскими властями к продаже в таллинской ратушной аптеке, датируется 1695 годом. Марципан в нем присутствует, но это вовсе не говорит, что до того о нем в Таллине не знали.

Скорее наоборот, в самом начале того же семнадцатого столетия магистрат обратился к камнерезу, скульптору и архитектору Арендту Пассеру с просьбой изготовить две формы для литья марципанов, украшенные большим и малым городским гербом.

Чего в средневековом Ревеле не знали стопроцентно — так это того, что через много веков марципан превратится в один из кулинарных символов города, несмотря на то что рецепт этого лакомства, вне всяческих сомнений, попал в здешние края из германских земель.

Город, претендующий на титул «родины немецкого марципана» — Любек. К Таллину ганзейской поры он относился примерно так, как имперский Санкт-Петербург двухсотлетней давности — к Гельсингфорсу: был полным образцом для подражания.

О любекском происхождении лакомства, ставшего «таллинским брендом», косвенно свидетельствует и форма для марципанового покрытия рождественских тортов, использовавшаяся в Таллине лет девяносто тому назад, — сохранилась она и поныне. Крылатый ангел с елкой в руках парит над средневековыми шпилями, не имеющими в Таллине аналогов. Зато любой житель Любека определит их без труда: слева — Петровская церковь, справа — кафедральный собор.

Досадно, но из всех городов севернее Любека собственным, оригинальным рецептом приготовления универсальной сласти мог похвастаться только Кенигсберг: здесь сладкую массу слегка запекали в печи.

Таллин, однако, взял не содержанием, а формой: изготовленные здесь марципановые фигурки уже на рубеже девятнадцатого — двадцатого столетий вовсю экспортировались за пределы нынешней Эстонии. Среди ценителей лакомства были не только сладкоежки соседних Риги и Хельсинки, но и венценосные члены царского дома Романовых.

* * *

Возможно, первый посетивший Таллин российский монарх — Петр I — еще лакомился марципаном «аптечного изготовления». Но его наследникам на императорском троне нужды в том определенно не было — за «Мартовым хлебом» горожане и гости города направлялись уже не в аптеку, а в кондитерскую.

С какого именно периода — сказать сложно. Так, например, некий господин Альберт, владевший в 1789 году домом на месте будущего кафе «Майасмокк», предлагал посетителям «разнообразные торты, шоколад, мандарины», но не марципан.

Молчит относительно марципанов и объявление, помещенное в местной газете летом 1824 года вдовой его преемника — кондитера Лоренца Кавицеля: оно рекламирует «всевозможные конфеты множества сортов, пирожные, освежающие напитки и ликеры».

Один из последующих владельцев недвижимости по адресу Пикк, 16. — швейцарский кондитер Конрад Рёэпер — на протяжении доброй четверти века устраивал накануне Рождества «выставки сластей». Но были ли среди них марципаны, по-прежнему неясно.

О марципанах молчат и мемуаристы, описывающие быт Ревеля середины позапрошлого века. Невольно закрадывается подозрение: а не считалось ли простое в изготовлении и достаточно тяжелое для желудка лакомство неким анахронизмом, вышедшим из моды?!

Во всяком случае, в Любеке, где производство марципана известно с шестнадцатого столетия, «фирменным лакомством» он становится лишь в 1806 году: после основания Йоханном Георгом Нидерегерром кондитерской фирмы, носящей фамилию создателя и по сей день.

Таллину повезло несколько меньше: предприятию, которое основал местный тезка любекского кондитера — Георг Штуде, сохранить изначальное наименование, к сожалению, не удалось.

Но след в городской биографии он безусловно оставил: и в истории предпринимательства, и в архитектурном облике центральной улицы Таллина, и даже — кто бы мог подумать — в поэзии.

* * *

«…Которой покупаются у Штуде разнообразных марципанов груды», — писал об очередной «таинственной незнакомке» Игорь Северянин.

Новоявленный «король поэтов» имел в виду Георга Фердинанда Штуде, или Штуде-младшего, сына основателя старейшего таллинского кафе, которое последние пятьдесят с лишним лет носит название «Майасмокк» — «Сладкоежка».