Миллионер для чаровницы - Фэй Родис

– Знаете, сколько это стоит? Впрочем, даже будь у меня возможность заплатить, не факт, что люди пришли бы смотреть мои картины. Публику собирает громкое имя, бренд.

– Все бренды когда-то начинали с полной неизвестности, – парировала Лиза. – А если художник или скульптор обладал талантом, рано или поздно находился меценат. Только благодаря ему на свет появились многие шедевры.

Арсений ничего не ответил, продолжая сосредоточенно рисовать. На его лбу залегла морщинка, точно слова девушки задели его за живое.

Оставшиеся четверть часа мы провели в тишине.

К моему удивлению, Лиза не уехала в тот же вечер. Она явно была в хорошем настроении: то загадочно улыбалась, то начинала кружить по гостиной, чуть слышно напевая какую-то французскую песенку.

Я не понимала причину такой радости. Климов вернётся ещё не скоро, а я, несмотря на все заверения Лизы, вряд ли подходящая для неё компания. Трудно любить женщину, которая живёт в одном доме с твоим возлюбленным. И, к тому же, похожа на его бывшую невесту.

Два дня спустя, когда мы с Лизой пришли в зимний сад, она захотела увидеть мой портрет.

Арсений не возражал. Он с каким-то волнением ждал её реакции, словно в лице Лизы перед ним стояла самая изысканная и взыскательная публика.

Мой взгляд остановился на лице Горкиной. Мне показалось, что портрет ей не понравился: исчезла привычная улыбка, брови сдвинулись. Но это продолжалось только мгновение. Потом девушка тряхнула головой, словно отгоняя неприятные мысли, и повернулась к художнику:

– Если честно, я удивлена. Очень хорошая работа, особенно, учитывая, как мало у вас было времени. Вы невероятно талантливы, Арсений…

Художник зарделся от похвалы. Он хотел что-то сказать, но Лиза продолжила:

– … и об этом должны узнать все. Алмаз нуждается в достойной огранке, не так ли, Марианна?

Я пожала плечами. Что она еще задумала?

– Вы позволите помочь вам, Арсений? – мягко спросила Лиза.

Художник растерянно моргнул. Он напоминал ребенка, которому Дед Мороз принёс огромный пакет игрушек вместо маленькой машинки. Но он не решается его открыть, боясь, что подарок вовсе не для него.

– Что вы скажете о выставке, где-нибудь через месяц? – небрежно спросила Лиза, просматривая записи в своем айфоне, – успеете подготовиться?

– Но… как… я не понимаю… – растерялся художник.

Лиза подмигнула мне.

– Всё очень просто. Я уже договорилась с нужными людьми. Сейчас скину вам контакты директора галереи, он ждёт вас сегодня, в три часа дня. Потом подключим прессу, рецензии в журналах и газетах, дадите десяток интервью. Затем…

– Зачем вам это нужно? – вырвалось у Арсения.

Лиза, подойдя ко мне, обняла за плечи.

– Я делаю это не только ради вас, но и для Марианны. А вдруг кто-нибудь из посетителей выставки узнает её портрет? Так мы найдем её родственников или знакомых. И, как я уже говорила, таланту нужно помогать. Только бездарность пробьется самостоятельно.

Арсений молчал, рассматривая свои, испачканные краской, руки. Мне показалось, что слова Лизы его покоробили, и он может отказаться.

– Это отличный шанс для вас, Арсений. Не упустите его, – мягко сказала я. – Помните, вы говорили, что мечтаете писать картины, показать людям красоту окружающего мира? Вряд ли это получится, если пейзажи будут по-прежнему пылиться в вашей квартире. Нужно с чего-то начинать.

Он поднял голову, и наши взгляды встретились.

«Значит, вы разрешаете?» – словно спросил он.

«Конечно, – мысленно ответила я, – Лиза не разорится, если один раз кому-то поможет».

Выражение его лица стало жестким. Брови нахмурились, возле рта залегла складка.

– Хорошо, – отрывисто произнес он, – я согласен. Куда ехать?

Я задумчиво рассматривала свое изображение на холсте. Мне показалось, или за прошедшие два дня работа почти не продвинулась? Арсений высветлил фон, несколькими мазками подчеркнул фиолетовые ирисы, которые я держала в руке. Больше ничего не изменилось. Словно портрет перестал его занимать, и он продолжал рисовать только из вежливости.

Мне стало грустно. Как отличались последние сеансы от тех первых часов, когда Арсений только взял в руки кисть! Он работал, не замечая времени, а потом с удовольствием общался со мной, рассказывая что-нибудь интересное из истории живописи или ботаники.

А теперь, даже стоя за мольбертом, мысленно Арсений был не со мной. И, если и говорил, то о будущей выставке, и о том, какие картины надеется продать.

Меня это обижало. Умом я понимала, что это – глупо, и нужно радоваться за друга, у которого исполняется заветная мечта. Но мне казалось, что между нами появилась пропасть, расширяющаяся с каждым днем. И так легко и спокойно, как раньше, уже никогда не будет.

«Неужели я увлеклась Арсением и ревную его? К его творчеству, к работе или даже… к Лизе?» – спросила я себя. И облегченно выдохнула: нет, совсем нет. Я не влюбилась в симпатичного художника. Мне просто не хочется терять близкого человека.

«У меня и так их нет», – подумала я, когда услышала шаги и приглушенные голоса. Кто-то вошел в оранжерею.

Испугавшись, что меня застанут перед портретом (Арсений очень не любил, когда рассматривали незаконченную работу), я неслышно шагнула в сторону, и скрылась за зелеными побегами какого-то американского растения.

Несколько мгновений спустя из-за поворота показались Лиза и Арсений. Я уже собиралась выйти и поздороваться, как вдруг услышала непривычно резкий голос девушки:

– Так о чём ты хотел поговорить?

«Неужели у них свидание? Вот же не повезло».

Я присела на корточки, жалея о том, что не могу незаметно исчезнуть. Неприятно оказаться третьей лишней на романтической встрече.

Я осторожно отвела в сторону одну из ветвей. Молодые люди стояли в нескольких шагах от меня. На лице Лизы нельзя было прочитать ничего, кроме скуки и раздражения. В одной руке она сжимала мобильник, краем глаза просматривая записи.

Арсений выглядел далеко не так спокойно. Бледная кожа лица, круги под глазами, частое и прерывистое дыхание – всё говорило о том, что парень плохо спал ночью. И причиной тому явно не творческие муки.

– Я думала, мы обсудили всё, что касается выставки, – не дождавшись ответа, сказала Лиза.

– Насчет выставки, да, – произнес художник так тихо, что я едва расслышала, – а, что касается нас…

– Нас? – в голосе Лизы прозвучала непередаваемая смесь изумления и гнева. Её безупречные брови поползли вверх. – Ты о чем, вообще? Нет никаких «нас»!

Она наконец-то опустила мобильник на деревянную скамеечку, забытую садовником, и повернулась к нему.