Тибет и Далай-лама. Мертвый город Хара-Хото - Петр Козлов

Тем временем были подряжены и местные монголы для главного каравана, намеревавшегося оставить Ургу двадцать первого января. Однако против такого моего решения монголы энергично протестовали; дело в том, что как раз двадцатыми числами у монголов начинался большой праздник Цаган-сар – «Белый месяц», и они усиленно упрашивали меня день выступления каравана перенести на двадцать пятое. Делать было нечего, пришлось уступить номадам. В таких случаях участники экспедиции по большей части берутся за перо и пишут письма. Вообще говоря, я не люблю продолжительных остановок в городах, так как они отвлекают от прямых дел и вызывают наибольшую, иногда даже непроизводительную трату денег.

Таким образом в Урге нам пришлось провести более двух недель, которые, несмотря на монотонную жизнь, прошли довольно скоро. Все наши мысли невольно сосредоточивались на предстоявшем путешествии, и мы совершенно не замечали, как мелькал короткий день, сменяемый обыкновенно длительной холодной ночью. Несмотря на крайнюю стужу по вечерам, я долго, бывало, не мог оторваться от чудного зрелища, которое представляет из себя звездное небо. Здесь оно особенно ярко, и наблюдаемые в экспедиционные трубы небесные светила приводят человека в большое восхищение, в особенности Юпитер и его спутники. По окончании специальных наблюдений наша походная обсерватория несколько вечеров не убиралась, привлекая внимание местных обитателей и служа для наблюдения дивной красоты вселенной.

Монгольский праздник Цаган-сар внес в Ургу большое оживление. Перед зданием консульства с утра до вечера проносились кавалькады нарядных монголов и монголок. Явсегда любил смотреть на быстро мчавшихся номадов, на их оригинальную посадку. В центре города сновало еще больше народа, прибывшего из окрестных мест с принесением поздравлений хутухте и главным чиновникам. Везде развевались флаги, мелькали разноцветные фонари и раздавалась трескотня хлопушек и бомбочек. Торговля стихла, лавки закрылись, но зато двери всех буддийских храмов стояли настежь, призывая к молитве.

Наши проводники сдержали слово и явились вовремя. Пора и в дальнейший путь.

Глава вторая. От Урги до монгольского Алтая

Прежде чем начать рассказ о путешествии внутрь Монголии, бросим беглый взгляд на природу всей этой страны и ее обитателей. На нашем пути с севера от Кяхты тотчас начинается Монголия, сначала степная, далее горная с более или менее массивными хребтами, еще очень богатыми растительным и животным миром. А там и Урга – духовный и административный центр, за которым физиономия монгольской природы резко изменяется, горный рельеф сглаживается, растительный покров беднеет, население редеет, в особенности южнее гор, составляющих восточное продолжение Монгольского, или Гобийского Алтая. Здесь уже настоящая пустыня – Гоби, развертывающаяся то в виде гладкой песчано-каменистой скатерти, то в виде складок мягких и скалистых холмов, по вершинам которых в вечерние часы картинно играют отблески заката. Наконец Южная Монголия, почти целиком представляющая собою море сыпучих песков, по большей части грядовых меридиальных барханов, нередко поднимающихся в высоту до сотни и более футов.

Коренное население Монголии, монголы, также видоизменено, с одной стороны, физическими условиями природы, с другой – большим или меньшим воздействием своих родовых князей или китайцев. В Северной Монголии путешественник наблюдает номадов, еще гордящихся своими традиционными удалью, молодечеством, щегольством пестрых нарядов, бойкими иноходцами, их убранством, своею лихостью, ловкостью езды; эти монголы невольно заставляют наблюдателя мысленно переноситься к давно минувшим временам, ктем временам, когда они имели собственную историю. Сохранению монголами славных традиций былого способствует в значительной степени ургинский иерарх – богдо-гэгэн и владетельные управители хошунов – монгольские князья, с которыми китайцы поступают учтиво, стараясь расположить их ко двору богдохана.

Монголы центральной части страны значительно уступают богатством и нарядами своим северным соседям, но зато нередко превосходят в этом отношении южных обитателей, которые как с внешней, так и с внутренней стороны все более и более приближаются к китайцам, забывая свою национальную жизнь и отрекаясь от родового быта. В общем, с нашей точки зрения, жизненная обстановка монгола бедна и незавидна, как беден и его внутренний мир; хотя монгол и отличается от соседних кочевников тем, что достиг сравнительно более высокого умственного развития, имеет собственные письмена, печатные законы, изучает тибетскую грамоту.

День двадцать пятого января 1908 г. для экспедиции может считаться знаменательным. В этот день мы надолго распрощались с родными людьми, с родною речью, с родной обстановкой. Впереди лежало все новое, чуждое – и природа, и люди. Утро серое, холодное, ветреное. Консульский двор заполнен верблюдами, лошадьми, багажом экспедиции. Вместе с гренадерами и казаками хлопочут монголы. Местный кружок соотечественников пришел проводить нас. Больше всего меня тронули дети – ученики и ученицы консульской школы, от имени которых учительница М. П. Ткаченко передала экспедиции пожелание успехов в деле обогащения науки новыми открытиями.

Пока мы прощались, головной эшелон Иванова уже открыл движение; за ним направился второй, третий. Путешествие началось. Вскоре караван вытянулся красивой линией и еще большими, нежели прежде, шагами стал отмерять расстояние. В открытой долине ветер свирепствовал пуще прежнего: мы ежились и очень часто оставляли седла, чтобы на ходу согреться. Встречные монголы приветливо прощались с нами: сжимая на груди руки, они произносили: «Жуйтуя-байна!», что значит «очень холодно!».

Несмотря на успешное движение, мы очень долго тащились долиною Толы, прежде нежели ее оставить, прежде нежели перевалить Гонгын-дабан, окончательно скрывший Толу от наших взоров. Прямо перед нами широко расстилалась степная полоса и лишь на востоке продолжали тянуться отроги богдо-олского массива, темневшие богатою зарослью леса. Через некоторое время и они скрылись. Мы вступили во внутренний центральноазиатский бассейн и на другой день весь большой переход подвигались вдоль обширной долины Шархай-хундэ, блестевшей яркой желтизной пышного дэрэсуна[52] (Lasiagrostis splendens). Там и сям группировались юрты кочевников, а в окрестности юрт – их многочисленные стада, нередко по соседству со стадами монгольских цзеренов (Antilope gutturosa [Procapra gutturosa]), хорошо распознающих мирного человека от охотника. На мой вопрос к проводникам: «чьи это табуны коней и стада верблюдов и баранов»? – они ответили: «все это принадлежит хутухте и монастырям».