Ночь на площади искусств - Виктор Шепило

— А куда? — задумался Траурный, — Где можно отдохнуть за полтора века один раз?

— Найдем какой-нибудь дикий остров, где нет ни свадебных торжеств, ни похоронных процессий.

— Послушайте, До мажор, а вы не так уж неразумны, как я думал и даже имел неосторожность заявить вам. Я беру свои оскорбительные слова назад и искренне сожалею, что сказал их…

— Будем считать, что я их не слышал. Вы ведь мне тоже поначалу не слишком понравились. Так что, бежим?

— Хоть на край света!

— А вы знаете, где он?

— Я единственный, — позволил себе намек на улыбку Траурный, — кто знает, где край света.

— Того или этого?

— Этого… этого… — успокоил Траурный, — На том краев нет.

— А деньги у нас есть?

Достали кошельки.

— У меня десять австралийских долларов и шестьдесят пять голландских гульденов, — подсчитал Траурный.

— У меня и того меньше. Семнадцать франков и двадцать венгерских форинтов, — Свадебный пошарил по карманам, — Вот еще какие-то деньги. Залежались в прорехе.

Траурный посмотрел, наморщил лоб, вернул:

— С конца прошлого века недействительны. Заменены были на кроны.

— «Юмореска» Дворжака, плутовка, долг старыми отдала, — возмутился Свадебный.

Стали соображать, как быть, — с таким капиталом далеко не уедешь. Если заработать? Как? Играть на свадьбах и похоронах? Легко засветиться. Наверняка завтра их с утра будет разыскивать вся полиция. На погрузочно-разгрузочные работы они не годятся. Возраст не тот. А другой работы так просто не найдешь. Да и квалификации больше никакой нет. Марши огляделись и независимо друг от друга сообразили, что неплохо было бы продать кое-что из вещей, находящихся в комнате. Переплетные инструменты русского мастера, его же театральный летник с опушкой, сувениры. Пришлось ради вольной жизни вступить в сделку с собственной совестью. Воровства Марши в принципе не одобряли.

— Давайте спиннинг возьмем, — предложил Траурный, — На острове рыбалкой займемся. Все же развлечение.

Сложили все в мешок, взяли под мышку спиннинг, партитуры в бархатных переплетах и, погасив свет, вышли в темный коридор.

— И все-таки, куда мы? — спросил Траурный.

— Сперва в аэропорт. Посмотрим рейс в Новую Зеландию. В Окленд. А там морем — островов вокруг множество.

— А не будет рейса в Окленд, — рассуждал Свадебный, — полетим на Багамы слушать гавайскую гитару.

— Всю жизнь мечтал рыдать под эту пошлость…

Часы городского муниципалитета пробили три. Полковник — начальник полицейского управления — сидел в своем кабинете, просматривал последние сводки, подчеркивал, что считал нужным, и даже делал выписки. Последнее время делать выписки и вырезки было его любимым занятием. Время от времени полковник звонил на посты и сам отвечал на звонки. Они поступали отовсюду, не было их лишь от майора Ризенкампфа. Полковник беспокоился: Ризенкампф был его любимцем. Своим быстрым продвижением он был обязан именно полковнику, но сам майор считал, что продвинулся лишь благодаря своим способностям и отваге. «Наивный парень, — думал с усмешкой и некоторой обидой полковник, — Вот и теперь, похоже, ввязался в ситуацию…»

Полковник в который раз позвонил в отделение, но дежурный снова ответил, что майор не появлялся. Тогда полковник позвонил майору домой, но жена с уверенностью ответила, что муж на службе. В довершение ко всему она подробнейшим образом рассказала, что майора облила поливальная машина, пришлось отправить ему парадную форму, а мокрую она хотела бы взять просушить, но сержант Вилли почему-то не принес ее. Так не мог бы господин полковник распорядиться и приказать сержанту, чтобы тот доставил мокрую форму ее мужа.

Полковник, зная, по слухам, об особенностях характера жены Ризенкампфа, ответил, что сержанту некогда, а о муже пусть не беспокоится. Он наверняка напал на след нарушителя и теперь сидит в засаде. Он ведь обожает засады, не так ли?

— О да! — ответила супруга с гордостью за своего благоверного, — Полжизни его прошло в засаде.

В это время и сержант Вилли ломал голову, где же его патрон.

Если бы майор не исчез, то историю с формой еще можно было бы скрыть. Но теперь? Где он может быть теперь? Если снова зафлиртовал, то для этих целей выбрана не самая удобная ночь. «Попал между двух огней, — метался сержант, — в лучшем случае уволят без пособия…» Но Вилли решил все-таки не рассказывать полковнику о случившемся в отделении. Если майора простят, то он обязательно защитит и своего верного сержанта, а если нет, то его никогда и никто не защитит. Назначат преемника — а вдруг он придумает какие-то новые ущемления? Ризенкампф все-таки изучен и привычен…

Поэтому, когда немного погодя в отделении появился полковник, сержант доложил, что ничего необычного не случилось, фестиваль продолжается, порядок на площади и в городе поддерживается, с постами постоянная связь. Майор Ризенкампф временно отсутствует. Вероятнее всего, находится в засаде.

— Что-о? — удивился полковник, — Это вам не жена ли его сообщила?

— Никак нет. Собственные предположения, — соврал сержант.

— Врешь, подлец! — крикнул полковник, — Прикрываешь своего красавчика! А где его форма?

— Не понял, — замигал честными глазами сержант.

— Не притворяйся!.. Зачем ты приходил за парадной формой домой? Зачем ему вторая форма? Или у майора раздвоение личности? Или у вас обоих раздвоение? Ну! Чего молчишь?!

Сержант Вилли стоял навытяжку, моргал и совершенно не знал, что отвечать. Неожиданно для себя он стал бормотать, что тайно влюблен в жену Ризенкампфа и старается ее увидеть под любым предлогом, чтобы полюбоваться этой очаровательной женщиной.

— Что-о? — побагровел полковник, — И ты у нее пользуешься взаимностью?

— Пока нет… — уже тверже сказал сержант, — Но, может быть, со временем…

— Довольно, — оборвал сержанта полковник, — Нашел время! А служба? Или ты все выдумал?

Сержант молчал. Полковник тоже молчал, обдумывая признание дурака сержанта. В кабинете наступила полная тишина. Вдруг в этой тишине за стенкой кто-то начал колотить кулаками и башмаками.

— Злодеи! Деспоты! — орали за стеной, — Если мне не даете воды, то напоите певчую птицу!

— Открыть, — приказал полковник.

Сержант открыл тяжелую дверь. На пороге появился возбужденный Пауль Гендель Второй с пеликаном. Они подошли к полковнику.

— Новый голос! Слышу новый голос! Возможно, вы человек более справедливый. Господин начальник, нельзя же мучить ни в чем не повинную птицу. Распорядитесь напоить.

Полковник посмотрел на сержанта. Вилли доложил, что задержанный — бродяга музыкант, обучивший «своего индюшонка порочным побуждениям», то есть исполнению непристойных песен, за что и посажен по распоряжению майора в холодную. Пока до утра.