Просвещение продолжается. В защиту разума, науки, гуманизма и прогресса - Стивен Пинкер

Резко сокращается распространенность даже тех болезней, которые пока не поддаются полной ликвидации. В период с 2000 по 2015 год число смертей от малярии (которая в прошлом убила каждого второго из когда-либо живших людей) уменьшилось на 60 %. Всемирная организация здравоохранения поставила задачу снизить этот показатель еще на 90 % к 2030 году и сократить число стран, в которых заболевание имеет эндемический характер, с девяноста семи до тридцати пяти (как это произошло, например, в США, где малярия до 1951 года была эндемической болезнью)[160]. Фонд Билла и Мелинды Гейтс планирует и вовсе искоренить это заболевание[161]. Как мы видели в главе 5, в 1990-е эпидемия СПИДа в Африке серьезно отбросила назад прогресс в увеличении ожидаемой продолжительности жизни, но уже в следующем десятилетии ситуация изменилась. Общемировая детская смертность от этого заболевания снизилась вдвое, вдохновив ООН в 2016 году принять план по прекращению эпидемии СПИДа к 2030 году (хотя ВИЧ, вирус иммунодефицита человека, не обязательно будет искоренен)[162]. Рис. 6–1 показывает, что в период с 2000 по 2013 год в мире значительно сократилось число детей, умирающих от пяти наиболее смертоносных инфекционных заболеваний. В общей сложности с 1990 года успехи в борьбе с эпидемиями сохранили жизни более чем ста миллионам детей[163].

А самый амбициозный план разработала группа экспертов по общественному здоровью под руководством экономистов Дина Джемисона и Лоуренса Саммерса: их «великая конвергенция в глобальном здравоохранении» должна привести к 2035 году к тому, что смертность от инфекционных заболеваний, а также материнская и детская смертность во всем мире снизятся до нынешнего уровня самых здоровых стран со средним уровнем дохода[164].

РИС. 6–1. Детская смертность от инфекционных заболеваний, 2000–2013

Источник: Справочная группа по детской эпидемиологии Всемирной организации здравоохранения, Liu et al. 2014, дополнительное приложение

Какими бы блистательными ни были победы над инфекционными заболеваниями в Европе и Америке, наблюдаемый нами сегодня прогресс в охране здоровья беднейших слоев населения земного шара еще более поразителен. Отчасти это объясняется экономическим развитием (глава 8), поскольку более богатый мир – это мир более здоровый. Другая причина – расширение круга сопереживания; именно сопереживание побуждает мировых лидеров вроде Билла Гейтса, Джимми Картера и Билла Клинтона стремиться оставить будущим поколениям здоровье бедного населения далеких стран, а не роскошные сооружения у себя на родине. Даже самые ярые критики Джорджа Буша-младшего хвалили его политику, направленную на борьбу со СПИДом в Африке, которая спасла миллионы жизней.

Но самым главным фактором стала наука. «Знания первостепенны, – пишет Дитон. – Доход, хотя он важен и сам по себе, и как компонент благополучия… не является залогом благополучия»[165]. Плоды науки включают не только высокотехнологичные медикаменты вроде вакцин, антибиотиков, антиретровирусных препаратов и таблеток для дегельминтизации. Среди них есть и идеи – эти идеи могут внедряться за гроши или казаться очевидными по прошествии времени, но при этом спасать миллионы жизней. К примеру, это кипячение, фильтрация и хлорирование воды, мытье рук, добавление йода в рацион беременных женщин; грудное вскармливание и тактильный контакт с младенцами; испражнение в уборных, а не на улицах, в полях и у водоемов; защита спящих детей пропитанными инсектицидами москитными сетками и лечение диареи раствором соли и сахара в чистой воде. В то же самое время плохие идеи поворачивают прогресс вспять – так, организации «Талибан»[166] и «Боко харам» (запрещена в РФ) распространяют конспирологическую теорию, что вакцинация делает бесплодными девочек-мусульманок, а влиятельные американские активисты отстаивают идею, что прививки вызывают аутизм. Дитон замечает, что даже та идея, которая легла в основу Просвещения – знания могут улучшать нашу жизнь, – может сойти за настоящее откровение в тех регионах мира, где люди смирились со своим плохим самочувствием и не подозревают, что изменения в сфере институтов и норм способны его поправить[167].

Помимо старения, деторождения и инфекционных заболеваний, у эволюции и энтропии нашлась для нас еще одна злая шутка: постоянная потребность в энергии. Массовый голод издавна был частью человеческой судьбы. Ветхий Завет рассказывает о семи годах голода в Египте; в Новом Завете Голод – один из четырех всадников Апокалипсиса. Даже в середине XIX века неурожай мог обернуться внезапной катастрофой для самых благополучных уголков планеты. Йохан Норберг цитирует детские воспоминания современника одного из своих предков о зиме 1868 года в Швеции:

Историк Фернан Бродель документально показал, что до начала Нового времени Европа страдала от голода каждые несколько десятилетий[169]. В отчаянии крестьяне собирали недозревшее зерно, ели траву и человеческую плоть или стекались в города, где попрошайничали на улицах. Даже в лучшие времена многие получали большую часть калорий из хлеба и жидкой каши, и едва ли в достатке: экономист Роберт Фогель писал в книге «Избавление от голода и преждевременной смерти, 1700–2100» (The Escape from Hunger and Premature Death, 1700–2100), что «энергетическая ценность среднего рациона во Франции начала XVIII века была такой же, как в 1965 году в Руанде – на тот момент самой голодающей стране мира»[170]. Многие из тех, кто не голодал, были слишком слабы для работы, что обрекало их на нищету. Голодные европейцы тешили себя кулинарной порнографией, вроде рассказов о стране Кокань, где на деревьях растут блины, улицы вымощены булками, жареные поросята разгуливают с воткнутыми в спину ножами, чтобы их было легче резать, а вареная рыба сама выпрыгивает из воды людям под ноги.