Черные дни в Авиньоне - Светлана Цыпкина

охватившего город. Если завтра не наступит, значит, надо успеть сегодня взять от жизни все — и они брали, опустошая винные подвалы, осыпая золотом блудниц, обжираясь до рвоты. Что ж, подумал Кроули, Хастур был прав: грешников в зачумленном городе — хоть лопатой греби. Вот эти, например, почти готовы, осталось их слегка подкоптить на огне какого-нибудь подходящего порока. Спасением душ пусть занимается ангел, а лично он намерен отправить всю компанию в пекло самой короткой дорогой. Демон ухмыльнулся, приобнял молодого глупца за плечо и заявил во всеуслышание, что чума боится веселых и пьяных, а потому будь проклят тот, кто загрустит и протрезвеет.

— Ох, взял бы я бы эту чуму… — движением рук и бедер Рене показал, что бы с ней сделал. Приятели одобрительно заржали.

Вот и нужный порок, смекнул Кроули, — старая, как мир, похоть. И, словно сам Сатана сегодня помогал ему, впереди, на перекрестке улиц, показались две женские фигуры.

Одна была одета богато, другая попроще и держалась на шаг позади: очевидно, состоятельная дама в сопровождении служанки шла в церковь монастыря кармелиток, расположенного неподалеку.

Дама куталась в длинный широкий плащ, но желтые глаза видели ее так ясно, словно она была без одежды. Видели и в одно мгновение уже знали о ней всё.

— Друзья мои, взгляните-ка, кто идет там, впереди, — Кроули повернул Рене в нужном направлении, поскольку тот с пьяным упорством желал идти в другую сторону. — Это та самая госпожа де Нов, красавица Лаура, которой посвящает сонеты синьор Петрарка! Давайте разглядим ее поближе!

Второго приглашения гулякам не требовалось: в предвкушении нового развлечения они самым скорым шагом, на который были способны их заплетающиеся ноги, поспешили за женщинами.

— У Петрарки губа не дура, скажу я вам: мадам де Нов свежа, что твоя майская роза, и стройна, как кипарис, — распалял их на ходу Кроули. — Он любит ее уже двадцать лет, и она по-прежнему прекрасна. Двадцать лет ежегодно посвящает ей сонеты, но ни разу не перемолвился с ней ни единым словом!

Компания позади забурлила голосами:

— Гы-ы, любить вприглядку чужую жену — дело нехитрое!

— Рогоносец де Нов!

— И что же, за двадцать лет между ними ничего не было?

— Ну, сам синьор Петрарка за это время прижил двух незаконнорождённых детей, — подзуживал демон.

— Ах-ха-ха, силён!

— На одну смотрит, к другой прижимается — двойное удовольствие!

Женщины оглянулись на шум, и стало ясно, что желтоглазый наперсник папы не солгал: широкий плащ не скрывал гордую осанку дамы, а ее лицо в обрамлении темного глубокого капюшона сияло последним, самыми нежным и чарующим отблеском молодости.

Правда, оно тут же побледнело от страха при виде распаленной, буйной ватаги. Служанка что-то коротко сказала госпоже, и они почти бегом бросились к спасительным воротам монастыря.

Рене пронзительно засвистел, его спутники завопили, заулюлюкали, точно охотники, преследующие зверя. Кроули мчался впереди всех, как степной пожар. Страсти людей передались демону и теперь его переполнял злой азарт: скорее настигнуть беглянок, не дать им ступить на освященную землю!

И все-таки он не успел: тяжелые створки ворот захлопнулись перед ним, чуть не прищемив ногу.

Позади раздались возгласы досады и разочарования, но они стихли, стоило заговорить Рене.

— На наше счастье, в Авиньоне еще остались менее стеснительные красотки. Женщины, что мотыльки: слетаются, как на огонь, на звуки веселья и звон кружек! Идёмте пировать, друзья!

Кто-то из компании, успевший слегка протрезветь, возразил, что все трактиры закрыты, а на улице пировать слишком холодно. Кроули не вмешивался в разговор, с любопытством ожидая, какое решение примет вожак. Уж этот малый едва ли выберет возвращение по домам! И точно: Рене, поколебавшись немного, счастливо улыбнулся и громко сообщил:

— Костры! Много костров! Смотрите, солнце садится, скоро стемнеет. Мы осветим ночь жарким пламенем! Тащите из пустых домов столы и стулья! Ломайте кровати, лари — они пойдут на растопку. Господин… — он повернулся к Кроули и запнулся.

— Серпенто, — услужливо подсказал демон.

— Точно! Наконец-то я вспомнил ваше имя! Сударь Серпенто, говорят, Его Святейшество нынче постится, значит, ему ни к чему те яства, которыми он нас потчевал. Могли бы вы раздобыть их?

— Нет ничего проще. Готовьте столы, за угощением дело не станет.

«Откладываете похоть ради чревоугодия? Не возражаю!» — добавил он про себя.

Улицу Кожевенников «черная смерть» опустошила одной из первых: помогли едкие вещества, в которых вымачиваются кожи, густой смрад и постоянная сырость. Сначала подмастерья начали быстрее обычного выкашливать собственные легкие, а вскоре пришла очередь и мастеров. Первых умерших отпевали и хоронили как полагается, но вскоре госпожа Чума отменила все церемонии. Последнего покойника на опустевшей улице мародеры просто облили оставшимся в чане дубильным раствором, чтобы перебить запах, и вынесли из дома все, что приглянулось.

— Вонь лучше любых указателей, — усмехнулся Рене. — На наше счастье, здесь хватает и чистых домов. Тащите все, что способно гореть или держать на себе блюда, кубки и задницы!

В последнем свете короткого зимнего дня Кроули с поистине демонической отчетливостью увидел: каменный тоннель улицы; клубится, сгущаясь, тьма, и смутные призраки ныряют в разверстые чрева мертвых домов, чтобы мгновение спустя выволочь оттуда, точно требуху, стол, стул или скамью. Отчего-то совсем не слышно треска дерева или грохота досок по камням… Ватной, душной тишиной набита бывшая улица Кожевников.

Я опоздал, понял демон. Эти люди уже обрели собственный ад.

— Дорогой Серпенто, где же обещанное?

И тут же вместе с вопросом и живым человеческим голосом вернулись, лавиной рухнули на рыжую голову звуки и краски: смех, треск десятка огромных костров, алые и багровые сполохи на желтых стенах, синие, лиловые, зеленые плащи, блеск золота, сияние драгоценных камней в перстнях и на одежде.

Еще толком не придя в себя, Кроули щелкнул пальцами. Запоздало напрягся, готовясь к всеобщему изумлению, испугу, потоку вопросов…

— Вот это ловко! — Рене как ни в чем не бывало потянулся к ближайшему серебряному кувшину, в котором маслянисто поблескивало вино. — Не удивительно, что вас приблизил к себе папа. Друзья! Первый кубок — во здравие господина Серпенто, короля ловкачей!

Три длинных стола составили между собой, и на всех хватило блюд с мягким хлебом и горячим, истекающим соком мясом. И вино, реки вина — золотого, розового, темно-красного и густо-фиолетового.

К глуховатому мужскому смеху прибавился звонкий женский. Пять или шесть молодых красоток, одетых легко и ярко, уже сидели за столами, хотя Кроули мог бы поклясться, что это не его работа.

— Второй кубок мы поднимаем за нашу госпожу, что ныне главнее и папы, и императора, — провозгласил Рене. — Мы пьем за великую