Живые тени - Корнелия Функе

Данбар прицелился в лисицу и – опустил ружье.

– Дай мне честное слово. Клянись шкурой, которую ты носишь. Жизнью Джекоба. Всем, что для тебя свято, что он не продаст арбалет.

– Моя шкура тебе в том залог. – Никогда еще с ее губ не слетали слова более значимые.

Данбар покачал головой:

– Нет, этого я не требую.

В дверь гостиной просунулась голова. Серая крысиная мордочка, потускневшие от возраста кошачьи глаза.

– Отец! – Данбар со вздохом обернулся. – Почему ты не спишь? – Он потащил старика к софе, где сидела Лиска. – У вас двоих имеется кое-какая общая тема для разговора, – заметил он, пока старый фир-дарриг недоверчиво изучал Лиску. – Поверь мне, ей известно все о благословенной и проклятой участи носить звериную шкуру.

Он направился к двери.

– Этой традицией мы обязаны далекой чужой стране, – сказал он, выходя в коридор, – но вот уже чуть ли не двести лет Альбион свято верит в чудодейственную силу чайных листьев. Даже в пять утра. Может быть, так мне будет легче выговорить то, что ты жаждешь услышать.

Его отец в замешательстве посмотрел ему вслед. Все же в конце концов он повернулся к Лиске и принялся разглядывать ее мутными глазами.

– Лисица, если не ошибаюсь, – сказал он. – От рождения?

Лиска отрицательно покачала головой:

– С семи лет. Шкуру мне подарили.

Фир-дарриг сочувственно вздохнул.

– Ох, это нелегко, – проговорил он. – Две души в одной груди. Я надеюсь, человек в тебе не всегда побеждает. Людям трудно жить в ладу с мирозданием.

И снова – ничего. Неррон отбросил еще одну руку обратно к костям, которые они разворошили. За грудой останков Лелу уже почти не было видно. Омбре разломал скамейку, а обломки досок пустил на факелы, всунув по одному в каждую из пустых костяных рук, предназначенных для этого. Но ночь душила неверный свет факелов, а вокруг громоздились еще тысячи костей, скрытые потемками даже от глаз гоила.

А что, если руки вообще нет в этой проклятой церкви? Что, если она зарыта где-нибудь там, снаружи, во влажной земле? Не все же кости они повыкопали!

Неррон уже давно израсходовал все свои проклятия, давно пожелал себе оказаться в сотне других мест и уже тысячи раз спросил себя, а не нашел ли Бесшабашный тем временем голову. Но все, что ему оставалось, – это продираться сквозь кучи бледных человеческих останков и надеяться на чудо.

Лелу и водяной помогали с умеренным воодушевлением, но все же это были четыре дополнительные руки, отделявшие ноги, черепа и ребра от костлявых пальцев.

Хорошие – в горшочек,

Поплоше – те в зобочек.

Он уже казался себе настоящей Золушкой.

Не о том думаешь, Неррон.

И чего лишний раз вспоминать, как Бесшабашный опередил его в охоте за хрустальным башмачком?

Водяной поднял голову и схватился за пистолет.

Кто-то толкнул церковную дверь.

Луи споткнулся о первый же череп, лежавший у него на пути, и удержал равновесие, лишь ухватившись за колонну.

– Вино в этой местности погорше лимонада моей матушки, – выдал он, еле-еле ворочая языком. – А уж девчонки на морду – страшнее тебя, Омбре!

Его вырвало, и, конечно же, на груду костей, которых они еще не изучили.

– Как долго вы еще намерены здесь копаться? – Сшитым по мерке рукавом он вытер рот и, шатаясь, пошел на Неррона. – И вообще… все эти поиски сокровищ… волшебный арбалет… Моему отцу следовало бы лучше выписать себе таких же хороших инженеров, какие есть в Альбионе!

Он остановился как вкопанный, уставившись на груду черепов слева от него. Из нее что-то торчало. Омбре вытянул саблю, но Луи нетерпеливо от него отмахнулся.

– Шею я и сам ему сломаю, – пьяно пропел он. – Не так уж это и трудно. Крошечные ядовитые бестии…

Лелу бросил на Неррона тревожный взгляд. Укус желтого гоблина почти так же опасен, как укус гадюки. Но у того, что показалось из-под костей, не было ни желтой кожи, ни ручек с ножками.

– Не смей! – бросился Неррон на водяного, уже занесшего свой меч.

Три пальца, бледные, как свечной воск.

Они мелко-мелко перебирали в воздухе, как ножки саранчи. Неррон попробовал было их схватить – и с проклятиями отпустил. У него рука онемела до локтя.

Рука чародея – а ты как думал, Неррон?

Пальцы подбирались к Луи. Он отшатнулся, однако позади него уже карабкалось что-то вниз по колонне. Большой и указательный пальцы. Недостающая часть. Омбре замахнулся на них саблей, пальцы ловко уклонились от клинка. Луи схватился за свой кинжал, но был так пьян, что едва смог выдернуть его из-за пояса.

– Проклятье! – в отчаянии завопил он. – Сделайте же что-нибудь!

Часть руки поползла по его сапогу.

– Хватайте ее, ваше высочество! – закричал Неррон. – Ну, смелей!

В венах Луи текло не слишком много гуисмундовой крови. Однако для защиты этого должно было хватить. В противном случае… Луи наклонился. Пальцы дрыгались, словно ножки громадного отвратительного жука, но не причинили Луи ни малейшего вреда. Смотри-ка, а Высочество и в самом деле кое к чему сгодился! Со всех сторон к нему сползалось по куску. Обе половинки запястья карабкались по плитам, словно черепахи.

Словно ребенок, играющий в жуткие кубики, Луи составил части целого воедино. Мертвая плоть склеивалась, как расплавленный воск. На кончиках пальцев и на ногтях налипли остатки золота. Неррон ухмыльнулся. Да, это та самая рука.

Маленький мешочек-кисет, который он вытянул из-под куртки, Неррон привез из одной горной местности в Анатолии, откуда мало кто выбирался живым, но всякий охотник за сокровищами хотя бы раз в жизни пытался достать такой. Туда можно засунуть все, что угодно, любого размера, и оно будто исчезает. А когда потребуется, достаточно хорошенько пошарить в бездонном кисете, чтобы извлечь скрытое.

Неррон подставил кисет Луи.

Принц отступил и, словно непослушное дитя, спрятал руку за спиной.

– Нет, – рявкнул он, вырывая кисет у Неррона из рук. – Почему это я должен отдавать ее тебе? Ведь рука пришла ко мне!

Лелу не смог подавить злорадную улыбку, но водяной встретился с Нерроном взглядом, в котором память об издевательствах Луи лежала на дне, будто булыжник в трясине.

Что ж, так и быть.

Может быть, это когда-нибудь избавит его от необходимости сворачивать Высочеству шею собственноручно.