Гены и 7 смертных грехов - Константин Зорин

Самоубийца жаждет найти твердую жизненную почву под ногами, но нигде не обретает ее. Тогда он сознательно или бессознательно выбивает у себя из–под ног последний оплот — собственную жизнь. В этом акте человек по дьявольскому наущению желает почувствовать себя не рабом обстоятельств, а личностью, принимающей осмысленные и свободные решения.

Среди мотивов, побуждающих к самоубийству, выделяют экзистенциальные и демонстративные.

Самоубийство по экзистенциальным мотивам очень «пленительно». Оно очаровывает возможностью в смерти по собственному выбору почувствовать себя свободным, покончить с ощущением мучительной потерянности, пусть даже в ущерб реальной земной жизни. Страдалец внезапно и со страхом, иногда даже бессознательно, обнаруживает свою оторванность от Бога. Это окончательно раздавливает его душу и заставляет выйти из–под власти фатума в пике отчаяния. Последний рывок крайнего отчаяния — вкусить жизнь в самом процессе умирания. Такой человек мечтает оказаться как бы сторонним наблюдателем, присутствующим при своей же смерти. Он трепещет перед смертью собственной души и поэтому, дабы прервать нестерпимые мучения, пытается «убить» эту смерть души смертью своего тела. Но тщетно, ибо только Христос мог попрать «смертью смерть»!

Самоубийство по демонстративным мотивам[145] становится тем единственным судьбоносным поступком, которым обманутый человек пытается убежать от внутренней пустоты, доказать и окружающим, и себе, что он еще жив. Для этого ему надо совершить нечто непоправимое: обнаружить и продемонстрировать собственное «я» другим людям и себе самому, хотя бы ценой окончательной погибели. Логика парадоксальна: «Я — жив и докажу это своей смертью. В ней мое спасение и моя жизнь».

Самоубийство по экзистенциальным и демонстративным мотивам рассматривается как единственный выход из катастрофически сложной, запутанной и неразрешенной проблемы смысла. Вот почему утрата смысла жизни, разлучая человека с Богом как Источником смысла и жизни (Сир. 17, 5; Ин. 11, 25–26), есть главная причина суицидальных попыток.

Самоубийца напрочь забывает или упорно не хочет помнить о Божественном Спасителе, об ответственности перед Ним за Его неоценимый, да и неоцененный дар — жизнь. Сознательно или бессознательно такой человек совершает смертный грех: губит бессмертную душу и отдает ее в вечное владение сатане.

Ф. М. Достоевский в «Дневнике писателя за 1876 год» сумел смоделировать внутренний монолог «самоубийцы от скуки», «идейного самоубийцы», полностью разочаровавшегося в мироздании: «Я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне всего человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество — обратится в ничто, в прежний хаос… В моем несомненном качестве истца и ответчика, судьи и подсудимого я присуждаю эту природу, которая так бесцеремонно и нагло произвела меня на страдание, — вместе со мною к уничтожению… А так как природу я истребить не могу, то истреблю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого»[146].

Писатель блестяще выразил то, что довелось пережить молодому Толстому в период увлечения Шопенгауэром, — замену вопроса об «истинности жизни» вопросом об «истинности смерти». Ф. М. Достоевский с иронией заметил, что самоубийца — «разумеется, материалист». Идеи этого монолога из «Дневника…» впоследствии использовались в романе «Бесы» (образ Кириллова). Истребление всего «человеческого, слишком человеческого» (Ф. Ницше) последовательный атеист Кириллов осуществил через самоубийство. Он взбунтовался против Бога, предвкушая в смерти обрести богоподобие. Дьявольское обольщение: «…Будете, как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3, 5), — в новой форме стало символом современной цивилизации.

Количество самоубийств год от года неуклонно растет. Классик западной социологии Эмиль Дюркгейм отмечал: за вторую половину XIX века число самоубийств утроилось, учетверилось, упятерилось в зависимости от страны. Анализируя статистику, ученый пришел к выводу, что глубинные причины самоубийств — это дезорганизация, ослабление социальных связей, разрушение коллективизма, моральный распад, разложение религиозности (безбожие). Мотивы, которыми обычно объясняют самоубийства (нищета, психическая патология, ревность, пьянство, телесные страдания и т. д.), в действительности не являются его настоящими причинами. Истоки самоубийств, по Дюркгейму, — вовсе не в затруднениях жизни. Люди убивают себя в основном по «смысловым показаниям», потому что не знают, где останавливаются их законные потребности и какую цель имеет их деятельность. Высокий уровень числа самоубийств — признак морального бедствия. Соответственно, средство остановить рост добровольных смертей — не только в том, чтобы облегчить жизнь[147].

Число суицидальных попыток, не закончившихся смертельным исходом, в 15 раз больше всех самоубийств, приведших к непоправимой катастрофе. В одном из университетов штата Айдахо (США) при тщательном опросе студентов после подобных попыток выяснилось: 85% студентов не видели больше в своей жизни никакого смысла. При этом 93% из них были здоровы физически и с точки зрения традиционной психиатрии, жили в хороших материальных условиях и в полном согласии с семьей, активно участвовали в общественной жизни, имели все основания быть довольными своей учебой. «Во всяком случае, — подытоживает крупный психолог Виктор Франкл, — о неудовлетворенных потребностях не могло быть и речи»[148].

Психолог задает принципиальный вопрос: что могло подтолкнуть человека к попытке покончить с собой, несмотря на полное удовлетворение повседневных материальных потребностей? В. Франкл считает таким мотивом невозможность найти и осуществить смысл жизни, нехватку «содержания жизни» и «бегство от пустоты», то есть личностный кризис[149].

Часто руки накладывают на себя подростки в возрасте от 10 до 14 лет. Причем это не беспризорники, сироты или дети из неблагополучных семей, где родителям до них нет дела. В 78% случаев это отпрыски вполне обеспеченных и, казалось бы, внешне безупречных родителей[150].

Подчас они сильно избалованы («с жиру бесятся»); им не надо бороться за свое существование. Не зная ни в чем отказа, они мнят себя «золотой молодежью»: сорят деньгами, злоупотребляют алкоголем и наркотиками, позволяют себе «крутые» выходки, лихачат на дорогах. В их кругу царит культ золотого тельца.