Карл Ругер. Боец - Макс Мах

– Допустим. – Она ему не поверила, но и доказательств обратного у нее не было.

Анна отложила второй лист и посмотрела на третий.

– Вы полагаете, что я ведьма? – спросила она еще через минуту.

– Почему вы так решили, Анна? – мягко поинтересовался Карл.

– Потому что только их сжигают на кострах… В Дарме, кажется, до сих пор?

Она смотрела на него без гнева и раздражения. Сейчас Карл видел в ее глазах только любопытство.

– Вы правы, – улыбнулся он. – В Дарме живут истинные варвары, но вы неправильно интерпретировали мой рисунок. Вы не горите, а живете в огне.

– Ах вот оно что! – Кажется, Анна удивилась еще больше. – Интересно.

Она вернулась к рисунку и несколько минут внимательно его изучала. Потом отложила в сторону и посмотрела на последний лист. Краска сошла с ее лица так же мгновенно, как несколькими минутами раньше залила его.

– Кто стоит за моим плечом? – тихо спросила Анна, не поднимая взгляда.

– Не знаю, – ответил Карл. – Но мне показалось, что он есть. Я не ошибся?

– Почему ты не убил Яна? – Голос ее был по-прежнему тих, но в нем чувствовалось огромное напряжение.

– А ты считаешь, что я должен был его убить? – спросил Карл, выделив интонацией слово «должен».

– Да. – Она все еще смотрела на рисунок.

– Значит, ты ошиблась, колдунья, – твердо сказал он в ответ. – Или увидела неправильно, или поняла увиденное неверно. Я не убью Яна.

1

Покинув Анну, Карл уже знал, что будет делать дальше. Если ты атакован, то самое плохое, что может с тобой случиться, разумеется, кроме смерти и поражения, это превратиться в жертву. «Атакуй немедля», – говаривал в таких случаях маршал Гавриель. Он знал, что говорил, потому что именно так всегда и поступал. Вопрос, однако, заключался в том, что не всегда можно с определенностью сказать, кто должен быть атакован в ответ на произошедшее нападение. Впрочем, мир не без добрых людей, и славный кондотьер Гектор Нерис сказал как-то, что если не знаешь, куда бить, рази все, что движется, – авось и твой враг окажется под ударом.

Карл миновал одну улицу, потом другую по наитию, держа общее направление на восток, и, проплутав минут десять по пустынным в этот час улочкам и переулкам Кузнечной стороны, вышел в конце концов на широкую мощенную булыжником площадь перед Железным домом. Несмотря на столь многообещающее название, Великий Мастер клана Кузнецов жил в обычном дворце, окруженном высокой каменной стеной. Многочисленные деревья, росшие между этой стеной и самим зданием, не позволяли рассмотреть дворец в деталях, однако его фасад был хорошо виден с площади через широкие кованые ворота. Постояв пару минут на площади, Карл решил, что здание излишне тяжеловесно и неоригинально, хотя и роскошно. В целом дворец Игнатия Карлу не понравился, но это было неважно, так как жить в нем он не предполагал.

Подойдя к воротам, Карл сдержанно поклонился молодому Кузнецу, несущему при них караул, и попросил передать Игнатию Кузнецу, что Карл Ругер из Линда желает его видеть по важному и неотложному делу. Он так и сказал – «Игнатий Кузнец», умышленно опустив титул Великого Мастера.

От этих слов Кузнец побледнел, но, надо отдать ему должное, это было единственное проявление удивления, граничащего с ужасом, который он, несомненно, испытал, должен был испытать. Смерив Карла быстрым оценивающим взглядом, караульный молча поклонился и, придерживая эфес меча левой рукой, поспешил к воротам и там позвонил в висевший сбоку колокольчик. Звук получился тихий, и вряд ли его можно было услышать уже в десяти – пятнадцати шагах от ворот. Однако колокольчик был, по-видимому, не простой, потому что не прошло и пяти минут, как из маленькой дверцы в стене дворца появился другой вооруженный Кузнец и, приблизившись к воротам, спросил Карла, что тому угодно. Выслушав ответ, он тоже удивился, но, подумав, все-таки пригласил Карла пройти во дворец. Ворота бесшумно открылись, вернее, приоткрылись, и Карл прошел на территорию резиденции. Еще через пять минут он находился уже в приемной зале дворца и повторял свое странное послание некоему полноватому Кузнецу, наделенному, судя по всему, особыми полномочиями.

– Передайте, мой друг, его милости, – Карл добродушно улыбнулся, – что, если он болен или умер и поэтому не может принять меня немедленно, в следующий раз ему придется умолять меня о встрече, стоя под моей дверью. Это все.

Кузнец, казалось, не удивился, услышав более чем неуместные в этих стенах слова. Он только сдержанно кивнул в знак того, что услышал, и, попросив: «Подождите меня, пожалуйста, здесь, мастер Карл», – быстро скрылся за плотно закрытыми дверями, ведущими куда-то в глубину резиденции, и Карл остался в приемной один.

Он огляделся, выбрал кресло, из которого мог видеть все двери сразу, и, устроившись в нем, раскурил трубку. Приемный зал был высок и просторен, пол каменный, а стены и потолок расписаны фресками. Помещение показалось Карлу очень старым, доставшимся относительно новому зданию от прежнего, построенного тогда, когда применялась совсем иная техника каменной кладки, то есть не менее чем три века назад. Каменные плиты полов кое-где стерлись, а некоторые из них потрескались. Трещины, иногда весьма основательные, виднелись и на фресках, темных от времени и свечной копоти. Краски на них потускнели и выцвели, но сюжеты росписей были весьма любопытны, а мастерство художников, которые здесь когда-то работали, впечатляло, даже несмотря на нынешнее состояние их творений.

Стена, которую Карл сейчас видеть не мог, так как она находилась за его спиной, предлагала вполне ожидаемый в цитадели Кузнецов сюжет: горящие горны, молотобойцы и мастера, застигнутые взглядом художника в момент наивысшего напряжения и упоения созидательным трудом, инструменты и оружие, горячий металл и, естественно, огонь. Огня на фреске было много. Все это Карл успел рассмотреть, едва войдя в зал. Теперь, сидя в кресле и неторопливо покуривая трубку, он изучал другие фрески.

Слева от него была роспись на сюжет песни о Большой Рыбе. Разбеленные цвета, лаконичная, намеренно упрощенная до крайности техника, которой пользовался художник, простая, несколько статичная композиция и характерная вытянутость тел изображенных на фреске людей однозначно указывали на авторство Николая из Фары. Кроме того, это была единственная здесь роспись по сухой штукатурке, сделанная красками, затертыми на известковом молоке. Карлу приходилось уже видеть фрески Николая, и, хотя он не любил стиль упрощенцев, все-таки отдавал должное мастерству уроженца загорской Фары. Чего Карл прежде не знал, так это того, что однажды странствия – а мастер Николай из Фары странствовал всю жизнь – завели художника, жившего более трех веков назад, так далеко от дома.

На противоположной стене и на потолке были изображены сюжеты, взятые из времен Наместнической войны. Писал их один и тот же неизвестный Карлу художник, одинаково хорошо умевший рисовать людей и животных. Здесь главенствовал рисунок, а не живописные приемы, хотя Карл и догадывался, что в своем первозданном виде эти фрески могли порадовать знатока и яркостью красок, и выверенным колоритом, что для тех времен, когда создавались эти картины, было редкостью. Намек на плавные переходы полутонов можно было увидеть и сейчас, но о многом все-таки приходилось только догадываться.