Иногда нам снятся старые собаки - Сослан Плиев

Казик, в свою очередь, аргументированно оперировал фразой «Да не гони…»

И вот это мы слушали весь сеанс. То есть на экране: «Умрем с честью!», а сзади: «Ка-а-а-азик, ну пабрацки!»

Однако на экране наступил вдруг самый центровой момент. Максимус принимает последний бой! Колесницы мчатся! Бошки рубят! Кони ржут! Кровища хлещет! Император Коммод глумится! И все орут.

…Ридли Скотт – очень талантливый. Он знает, как со звуком работать, чтобы мозг зрителю разрушить. Там в этой сцене такая фишка: Максимуса ранят, и он, оглушённый, падает на сыру землю. Соответственно, саунд резко обрывается, и в тишине кипит битва.

Но Скотт же не знал про Казика… И что у него проблема серьезней, чем у Максимуса.

Короче, видимо, в пылу битвы там, сзади, было сделано главное признание! И мы забыли про проблемы Древнего Рима. И нам параллельно стало, победит Рассел Кроу или нет.

Потому что в звенящей тишине сзади раздался голос Казика, наполненный недоумением и горем:

– ТЫ ЧЁ?! ТЫ В НАТУРЕ ЦЕЛКА?!

И весь зал как один встал и посмотрел на это чудо.

Скажу честно – я начал аплодировать. Меня поддержали.

Фильм мы досматривали без них. Интересно, получилось у Казика?

P.S. А Максимуса все же убили…

– Сос, дай нож!

– На.

– Зачем ты всегда с собой нож носишь?

– Так. Отдай. Идите, грызите арбуз зубами!

– Ну, в смысле зачем такой здоровый?

– На маленький.

– Блин, сколько их у тебя?

– С собой или вообще?

– Ой, а маленьким неудобно резать! Дай первый!

Все-таки мужчина, не имеющий в кармане нож, меня пугает. Как-то это неправильно. Первый нож мне задарил дед. Это был советский офицерский складень со множеством лезвий. О швейцарских «Викториноксах» тогда никто в СССР и не слышал. Это был мега-нож! Но я его, естественно, «пролюбил». Жалею до сих пор.

А потом стали появляться охотничьи магазины, а в них и ножи. Невиданные до сих пор иномарки! Я катался по разным городам с КВНом и в каждом городе ходил по охотмагазинам. И почти всегда покупал себе нож. Друг мой Ахшар всякий раз пересчитывал стоимость ножа на стоимость проститутки и говорил, что я дурак. За пару лет ножей собралось немало, почти коллекция.

Но однажды дома начался ремонт, в котором участвовал Тофик. Тофик был курдом и мастером на все руки. А помогал ему сын. Лет двенадцать ему было, наверно. И он спер мои ножи. Все, кроме невзрачного «Опинеля». «Опинель» был куплен в славном Воронеже. Я был восхищен простотой конструкции и надежностью ножа французских крестьян. Мальчик этого не оценил. Тофик жутко избил отпрыска. Он проклинал его и грозил отречением. Но маленький курд мотал головой, размазывал кровь по лицу и повторял: «Не отдам!» Тофик снова пинал сына так, что я начинал оттаскивать его. Старший курд понял, что сын не сдастся, и абсолютно серьезно предложил убить опозорившего весь род негодяя. Типа смыть кровью. Мне было обидно, но я понимал мальчишку. Искушение было слишком велико для него. Он бы не позарился на деньги, но НОЖИ… И я сказал Тофику, что пусть это будет подарок. Тот попробовал дать мне денег, а когда я отказался, он, закончив свою часть ремонтных работ, исчез, не взяв плату.

Это было давно, и у меня снова скопилось много всяких режущих штук. Но потрепанный «француз-переросток», которым побрезговал мальчик-курд, никуда не делся. Он точился многократно и потерял родную форму. Но все так же резуч. Выполняет любую работу по дому и за городом, отчаянно ржавеет, а бодрости духа не теряет. Я его не ношу каждый день (все-таки здоровый очень), но берегу. Есть шансы, что он достанется Давиду.

Вот ведь забавно, этой вещи не сильно много лет. Он еще не стал семейной реликвией. Но за время его существования столько всего поменялось. Я закончил школу, отучился в вузе два раза, сменились строй в стране и четыре руководителя, я женился, у меня уже трое детей…

А этот мелкий предмет никуда не делся. На него приятно смотреть и вспоминать то, что было. Им приятно пользоваться и верить, что есть стабильность в этом мире.

Сегодня мне приснился Джуля. Странно, он никогда не снился мне раньше… Я даже не вспоминал о нем эти годы…

Я увидел его впервые, когда мне было шесть лет. Мама на лето закинула меня к деду с бабкой, и все каникулы я провел в обычном дворе на Турхане[3]. Хотя нет. Этот мир отличался от моего – стандартного. Он был ярче, свободней и опасней для толстого мальчика, который собирался в первый класс.

С одной стороны двор граничил с «железкой», другой край «географии» завершали бараки. Еще рядом были Терек и «водная» на Китайской[4]. Мои новые друзья казались мне жителями другой планеты – они легко влезали в драку, отчаянно купались в Тереке, били голубей из рогаток и совершали набеги на сады. Они были старше меня. Кто на год, а кто и на три. Тогда эта разница казалась пропастью, и я гордился, что со мной вообще разговаривают.

А еще во дворе жил Джуля. Это был огромный пес темной масти, с лобастой коричневой головой. В нем легко угадывались доги и овчарки, волкодавы и сенбернары. Наверняка кровь этих пород текла в его венах. Он был огромен. И когда он первый раз подошел ко мне, ему не пришлось тянуть ко мне голову. Он посмотрел в мои глаза, шумно втянул мой запах и отошел в сторонку. «Он тебя признал!» – обрадовались пацаны. Джуля жил во дворе всегда. Видимо, названный когда-то Джульбарсом, он с годами стал Джулей. Мне было странно видеть, как «взросляки» – парни по четырнадцать-шестнадцать лет – таскали ему косточки из дому, трепали по голове и вспоминали: «А помнишь, как Джулька кота загнал на дерево? Мы тогда в пятом учились!» А вредные старушки, которые ненавидели нас, кошек, погоду и все остальное, никогда не пытались сказать «Кыш!» Джуле. Никто не знал, сколько ему лет и как он стал жить именно в этом дворе. Да мы особо и не задавались этим вопросом. Как-то естественно было, что Джуля был, есть и будет.

Нам завидовали обитатели всех остальных дворов, и даже бараков, от пяти до восемнадцати лет. И время от времени в сопровождении «бараковских» у нас во дворе появлялся конкурент Джули. Псы были не меньше Джули, но дело никогда не доходило до драки. Он тяжело подходил к конкуренту, как-то выгибался, увеличиваясь в размерах, в его глазах загоралась дикая ярость, и соперники просто убегали, повизгивая. А Джуля, в очередной раз установив «статус кво», мчался за нами на железку или в сады. Он даже ходил с нами драться на Терек. Лежал в стороне и грустно наблюдал, как мы с «ногирскими»[5] ломаем друг другу носы. Но сам никогда не вмешивался. Мы и не пытались натравить его на «врагов». Никому из нас и в голову не могло прийти приказывать что-то этой собаке. Это было все равно что сказать «взросляку»: «Сходи за семками!» Пес никогда не прибегал на свист. А еще он никогда не пил из луж и не заходил в воду. Когда-то на «водной» Джульку цапнул рак. Это было, наверно, больно и обидно, и он запомнил это навсегда. А воду он пил из уличного крана. Если кран был закрыт – садился и терпеливо ждал, когда какой-нибудь обитатель барака выйдет с ведром.