Маска ангела смерти - Анна Велес

– Все вы правильно делаете, – довольно потер руки шеф. – Это большой и жирный шанс поймать его до… воскресенья.

Он не стал говорить «до нападения на Костика». Он вообще старался убедить себя, что этого точно никогда не произойдет.

Сидящая в комнате для допросов женщина заставляла Костика нервничать. Он любил женщин. Живых, ярких, умных и открытых. Таких, как Анна, о которой полицейский последнее время думал очень много и часто, по которой скучал. Особенно сейчас, глядя на свидетельницу. Костик уважал женщин. Сильных, смелых, собранных, уникальных. Как Оксана и Анжела. Пусть он никогда бы не смог построить романтические отношения ни с одной из них, но ему нравилось разговаривать с ними, даже чему-то у них учиться. А еще Костик выяснил, что он может, если не бояться, то опасаться женщин. Вот таких, как сидящая за столом бывшая сиделка Марины.

Ее звали Полина. Полицейский знал, что ей сейчас тридцать четыре года. Но выглядела она значительно моложе. Что-то было в ее лице такое… слишком детское, неправдоподобно радостное и открытое. Слишком странное тревожащее выражение довольства и внутреннего счастья, какое часто бывает на лицах монахинь. А Полина и была монахиней.

Высокая, чересчур, по мнению Костика, худая, прямая, как палка. И казалось, будто она тонет в своем темном одеянии. А еще этот черный плат на голове, полностью скрывающий волосы, отчего ее голова казалась слишком маленькой. Бледная кожа рук и лица. Кстати, неправдоподобно красивого лица. Такого, как рисуют на иконах. Тонкие черты, худой прямой носик, узкие, какие-то бескровные губы, темные глубоко посаженные глаза. И вот то самое тревожащее выражение кротости… Костик подумал, что эта Полина пугает его именно вот каким-то отрицанием своей природной женственности, этой монашеской закрытостью, этим смирением.

Он тяжело вздохнул, проклиная себя за то, что сам вызвался опрашивать Полину, вошел в комнату и уселся на стул напротив нее.

– Здравствуйте, – сказал он официально-вежливо, но даже без намека на свою обычную веселую улыбку.

Она скромно кивнула в ответ, сложила руки замочком на столе. Чуть улыбнулась и опустила глаза. Костика это раздражало, но он, естественно, этого не показал.

– Вы – Полина Владимировна Петрова? – начав записывать разговор, как это положено по протоколу, спросил он.

– Все верно, – снова кроткий кивок.

– Вы последние семь лет ухаживали в психиатрической клинике за Мариной Дмитриевной Смирновой. Так?

Костик подумал, что если она сейчас опять кивнет с тем же видом, то он взорвется. Но Полина не кивнула. Она вдруг улыбнулась, почти радостно, и даже наклонилась немного вперед, когда стала отвечать.

– Да! Я провела эти годы с Мариной. Ведь мы же росли вместе. Мне было не в тягость скрашивать ее одиночество и помогать ей бороться с болезнью, утешать ее, вести беседы…

– Подождите! – Костик выделил главное. – Вы росли вместе?

– Конечно, – тон монахини стал тут же более ровным и спокойным. – Я думала, вы знаете. Мы из одного детского дома.

– То есть, – стал развивать полицейский мысль, – вы знали покойную с детства. Вы дружили? Там, в детском доме?

– Нет, – она чуть качнула головой. – Там никто не дружит. Да и я рано покинула приют. С одиннадцати лет я приняла решение посвятить жизнь Господу. Руководство приюта нашло возможность переговорить с игуменьей нашего монастыря, матушкой Марией, и вскоре я была отправлена туда, позже приняла постриг.

– Так. – С этим вопросом Костик разобрался. – Но вы все-таки согласились быть сиделкой Марины именно потому, что были знакомы с детства?

– Не совсем так. – Казалось, его вопрос немного ее смутил. – Я постоянно помогаю в лечебнице. Матушка давно дала мне такое разрешение. И когда понадобилась сиделка очередной пациентке, я согласилась. И только когда я ее увидела, то узнала Марину.

– Ясно, – полицейский более-менее успокоился. В целом разговаривать с монахиней не так и сложно. – Скажите, это она рисовала?

И Костик выложил на стол несколько рисунков ангела, каждый из которых был убран в файл.

– Конечно, – Полина вновь засветилась улыбкой, протянула руки к рисункам, как-то очень трепетно пробежала пальцами по краю одного из них. – Правда, она талантлива?

– Согласен, – он позволил себе скромно улыбнуться, чтобы хоть как-то расположить эту странную женщину к себе. – Только тема рисунков немного смущает. Или пугает. Почему именно ангел смерти?

– Это из-за ребенка, – монахиня вновь сцепила руки в замок, помрачнела, на лице появилось скорбное выражение. – Она его потеряла. И когда началась ее болезнь… Она очень грустила. Я старалась ей помочь. Мы беседовали, я приносила ей книги…

– Церковные книги? – уточнил полицейский.

– Конечно, – похоже, это было ее любимое слово. – И прежде всего Библию принесла. Марина читала. Много. Все равно ей делать там было нечего целыми днями. И вот однажды я пришла, а она рисует! Она тогда сказала, что ее нерожденный мальчик станет ангелом.

– Ангелом смерти? – Костика внутренне передернуло. – Это же… страшно.

– Я знаю, – Полина стала выглядеть еще более грустной. – Я пыталась ей говорить… Это вообще все не по-божески. Церковь этому не учит. Но она была больным человеком. Она верила, что ее красивый и любимый мальчик, ни в чем не повинный, не мог просто умереть и исчезнуть. Она придумала ему эту страшную миссию.

– Спрашивали, почему не каким-нибудь простым ангелом она его называла, – решил уточнить полицейский, – а именно ангелом смерти?

– Она была очень одинока, – теперь выражение лица монахини стало скорбным. – И очень больна. У нее менялись настроения. От безудержной радости до агрессии. И вот тогда, если Марина злилась, она желала всем зла. И говорила, что ее мальчик восстановит справедливость. Я тогда всегда старалась ее успокоить, укоряла ее… Но болезнь сильнее. Я молилась за нее.

– Понятно, – Костик с горечью подумал, что молитвы, к сожалению, крайне редко спасают от злости. – Вы сказали, она была одинока. К ней никто не приходил? Ее навещали?

– Редко, – теперь создалось впечатление, будто Полина замкнулась в себе. Опять глаза в пол, отодвинулась от стола. – Приходила та женщина. Мать Марининого мужа. Она не очень хорошая женщина. Она не понимала, что Марина болеет. Она была всегда надменна и жестока. После ее ухода Марина часто впадала в ярость. И рисовала ангела.

– Но именно эта женщина оплачивала вашу работу и содержание Марины в клинике, – задумчиво произнес полицейский.

– Не она, – Полина посмотрела куда-то в сторону. – Это муж… Андрей. Он переводил деньги матери, а она на счет клиники. За содержание. Мне не платили. Я была с Мариной по собственной воле. Та женщина злилась, что я помогаю. Ведь я не только говорила с Мариной, я ей помогала во всем. Ухаживала, держала ее комнату в чистоте, даже иногда ее мыла и одевала.