Сказка сказок, или Забава для малых ребят - Джамбаттиста Базиле

Тем временем Мео, меньший брат, долго не имея известий от старшего, загорелся желанием его найти. И, испросив на это разрешение у отца, получил от него другого волшебного коня и другую такую же собачку. Отправившись утром в путешествие, вечером он подъехал к той башне, где был прежде него Чьенцо. И хозяин, приняв его за брата, оказал ему гору почестей и даже хотел дать денег, но тот не захотел взять. Видя такой почет, Мео понял, что брат его проходил здесь, и исполнился надежды.

Как только Луна, врагиня поэтов, повернулась спиною к Солнцу, он снова пустился в путь и вскоре прибыл на место, где жила фея. Она, подумав, что это Чьенцо, высказала ему море любезностей, не уставая повторять: «Всегда ты здесь будешь гостем желанным, милый мой мальчик, ведь ты жизнь мою спас». Мео, поблагодарив за столь ласковый прием, отвечал ей: «Прости, не могу я сейчас задерживаться, спешу. Увидимся, как обратно поеду».

Радуясь, что находит все новые следы брата, Мео продолжал двигаться той же дорогой. И вот вечером того дня, когда волшебница связала Чьенцо своими волосами, он добрался до королевского дворца. Когда он вошел во дворец, слуги встретили его с величайшей честью, а супруга, горячо обнимая, прижала его к груди:

— Наконец ты вернулся, супруг мой ненаглядный! Утро миновало, вечер наступил! Всем птичкам время клевать, а чижику спать![114] И где же ты так долго был, мой Чьенцо? Как мог ты оставаться вдали от твоей Менекеллы? Ты вырвал меня из пасти дракона, а теперь бросаешь в жерло подозрений! Потому что не всегда я вижу себя в зеркале твоих глаз!

Мео был парень догадливый и сообразил, что перед ним жена его брата. Ласково ее обняв, он попросил прощения за задержку, и они вместе стали ужинать. А потом — когда Луна, словно квочка, созвала звезды поклевать рассыпанные на траве зернышки росы — пошли в опочивальню. И здесь Мео, почитая брата, лег в сторонке, укрывшись отдельным одеялом, чтобы не коснуться случайно тела снохи.

Видя такую новость, Менекелла помрачнела лицом, будто мачеха, и сказала ему:

— Дорогой, с каких пор это между нами? Что за шутки ты со мной шутишь? В какие мы с тобою игры играем? Или мы — поля поссорившихся соседей, что камнями границу проводим? Или мы — два враждебных полка, что между собой начинаем траншеи рыть? Или мы — необъезженные кони, что надо нас по разным стойлам ставить?

Тогда Мео — который знал, как семь писать, да два в уме держать, — отвечал ей:

— Ты, дорогая, не на меня сердись, а на врача, что он решил почистить мне кровь и прописал вот такую диету; да к тому же устал я нынче на охоте, еле ноги до дому доволок.

И Менекелла, что была еще юна и не знала, как воду мутят, проглотив эту небылицу, тут же успокоилась и заснула.

И вот — когда Солнце, пристально следя за Ночью, оставляет ей последние крупицы времени ad colligendum sarcinulas[115] — Мео, одеваясь у того же окна, где накануне одевался его брат, увидел ту самую девицу, которая пленила Чьенцо, и она так ему понравилась, что он спросил Менекеллу:

— А что это за цыпочка появилась в окошке напротив?

Менекелла, в страшном гневе, отвечала ему:

— Значит, ты опять за старое? Если так, мне все ясно! Ты еще вчера проел мне плешь с этой уродиной, и боюсь, язычок-то льнет туда, где зубик болит. Да ты хотя бы просто уважал меня, ведь я как-никак дочь короля; это для вас все мы, женщины, на одно лицо, но уж нет, всякое говнецо по-своему пахнет! Нет, не просто так ты разыграл со мной в постели имперского орла, у которого головы в разные стороны глядят[116]. И не просто так вернулся ты вечером к своему столу, будто на стороне закормленный. Всего я тебя уже вызнала. Диета со мной в постели тебе нужна, чтобы с другой пировать вволю! Но если я что замечу, то наделаю безумных вещей, и смотри, сейчас эти поленья полетят не в печку, а тебе в башку!

Но Мео — он ведь был хоть и молод, да уже со многих печей хлеб едал — сумел-таки успокоить ее нежными словами и поклялся, что и на самую смазливую прелестницу на свете не променяет свой дом и ее — спелую вишенку своего сердца. И Менекелла, полностью утешенная, пошла на свою половину вместе с придворными дамами, чтобы они поводили ей по лицу стеклянным шаром[117], чтобы стать еще красивее, чем, как ей казалось, она выглядела в глазах мужа.

Тем временем Мео, со слов Менекеллы заподозрив, что Чьенцо ушел в дом именно той девицы, взял с собой собачку, потихоньку покинул дворец и направился в ее дом. И как только он ступил на порог, девица сказала: «Волосы мои, свяжите его!» А Мео тут же, сразу, в ответ: «Собачка моя, хватай ее!» И собачка бросилась на девицу и в один присест проглотила ее, словно яичный желток. Войдя внутрь, Мео нашел своего брата заколдованным; и когда две шерстинки от волшебной собачки попали на одежду Чьенцо, тот очнулся словно после долгого сна. Тут Мео рассказал ему все, что было с ним по пути и потом во дворце, и как Менекелла приняла его за мужа, и как ему пришлось спать с нею рядом. И не успел еще сказать, что не притронулся к ней, а спал, укрывшись отдельно, как Чьенцо, по демонскому наваждению, схватился за свою «старую волчицу»[118] и, взревев от ярости, перерубил брату шею словно огурец.

На шум прибежали король с Менекеллой и, видя, что Чьенцо убил того, кто на него точь-в-точь похож, спросили, как он мог это сделать. И Чьенцо сказал:

— Спроси у себя самой, ты, которая переспала с моим братом, не отличив его от меня. Вот за что я его прикончил.

— Ах, сколько же вас таких, что убивают почем зря! — сказала Менекелла. — Ну и доблестный подвиг ты сотворил! Поистине, ты недостоин такого брата! Ибо он — на одном ложе со мною — всю ночь спал, отвернувшись к стенке и под другим покрывалом, так что каждый был сам по себе.

Услышав это, Чьенцо стал горько раскаиваться в столь тяжкой ошибке — которую впору было бы назвать дочерью напрасного гнева и матерью убийства — и разодрал себе ногтями все лицо; но потом вспомнил о траве, указанной ему драконом, потер ею шею брату, и едва приставил голову к ее месту, как вновь обрел Мео живым и здоровым. С великой радостью обняв брата, Чьенцо просил у него прощения за то, что, получив столь дурную весть и повинуясь мгновенному приступу гнева, лишил его жизни. И все вместе отправились они во дворец, откуда послали за Антоньелло, вкупе со всем его семейством[119]. И весьма полюбился Антоньелло королю; и увидел он, как сбылась на его сыне пословица: