Ночью в темных очках - Нэнси Коллинз

Жилярди говорил, что я – флуктуация, выродок даже по меркам Притворщиков. Я – свидетельство вмешательства человека в цикл воспроизводства вампиров. Естественный ход вещей нарушила человеческая технология. Морган бросил меня умирать в канаве – и мне по всем правилам полагалось умереть, – но мне в жилы влили новую кровь, растворившую, хотя и не полностью нейтрализовавшую поразивший мое тело вирус. Демон оказался в живом хозяине, а не в куске мертвой плоти. То есть совершенно необычная ситуация. Поскольку я так и не умерла, и мой мозг был в отличном рабочем состоянии – или почти, – я развивалась в Нобля, «царя вампиров» с неслыханной быстротой. Жилярди был захвачен перспективой наблюдения за этим развитием. Я стану доказательством, что он – не выживший из ума старик.

И еще у него были на меня другие, не столь академические планы. Он всю жизнь провел, погруженный в романтику исследователя оккультных явлений. Ему грезилась роль профессора Ван Хельсинга, выслеживающего бич человечества и вгоняющего на заре кол ему в сердце. Но он был слишком слаб и стар для таких героических деяний. Только много позже я поняла, сколь безрассудно храбрым было его нападение на меня у фрау Зобель. Жилярди вошел ко мне в комнату, идя на верную смерть, но решительно настроенный сыграть роль бесстрашного охотника на вампиров. Сейчас ему предоставлялся шанс испытать опасность и приключения опосредованно, через свою ученицу.

Я ни за что не должна была ему это позволять. Это было отчаянно храбро и глупо – ни он, ни я понятия не имели, какие могут быть последствия. Но я тогда верила Жилярди как человеку мудрому, который знает, что делает, и если он хочет меня загипнотизировать, чтобы говорить с заключенным во мне демоном... и вообще, кто я такая, чтобы ему советовать?

Погрузить меня в транс он смог достаточно быстро. Чувство было такое, будто я соскальзываю в глотку огромного зверя. Меня окружала красная тьма; какая-то часть сознания впала в панику, когда я почувствовала, как от меня ускользает контроль над собственным телом. До меня дошло, что все это было большой ошибкой, но в этот момент я могла только свалиться. Кажется, я слышала, как что-то смеется. Сознание я обрела через тридцать секунд после этого.

Он настойчиво повторял, что я ни в чем не виновата. Что я абсолютно не отвечаю за то, что случилось. Может быть, он и прав, и это была не я. Но руки были мои. В пожилые годы кости так хрупки, так легко ломаются – а сломанные руки заживают совсем не так быстро, как когда-то. И мне жаль, очень, очень жаль. Где бы ты ни был, прости меня. Прости нас.

С этих пор Другая стала моей постоянной спутницей. Она присутствовала всегда. Сперва она была слишком слаба, чтобы о себе заявить, кроме как в моменты крайнего стресса, как было при убийстве Джо Лента. Много лет она была моей молчаливой, паразитической напарницей, питавшейся от эмоций, излучаемых моими клиентами. Теперь она стала моим нематериальным сиамским близнецом, мы срослись на уровне продолговатого мозга, и я уже не могла делать вид, что ее не существует. Я не могла предсказать ее поведение, хуже того – не могла надежно его контролировать.

* * *

Первый мой выход как охотницы за вампирами произошел во Франкфурте, поскольку Жилярди решил, что разумно будет не поднимать переполох вблизи своего дома.

Здесь располагалось гетто, пока нацисты его не уничтожили. Потом его бомбили союзники, да так, что остались одни подвалы. Дома после войны отстроили, но душа района так и не вернулась. Новые жилые дома быстро ветшали, превращая квартал в трущобу. Здесь столько было отчаяния, пропитавшего воздух, что такая полужизнь еще лет тридцать продержится. Вот это его, наверное, и привлекло.

Он был новенький, за ушами еще держалась могильная земля. У него не было опыта Притворщика, он даже основы забывал – например, дышал не все время. Это свойственно недавно воскресшим: многие из них страдают значительным повреждением мозга. Этот не был слишком уж похож на зомби, но и до победителей конкурса интеллектуалов ему тоже было далеко.

Я наблюдала за изгоем с интересом и отвращением. Никогда раньше я не видала выходца с того света. Морган ушел от этого создания дальше, чем хомо сапиенс от хомо эректус. Человеческий взгляд увидел бы только изможденного наркомана, босого, без рубашки, дрожащего на крыльце заброшенного дома. Уличный бродяга, невидимый из-за нищеты. Надолго ли? А я – долго ли бродила среди мертвых?

Выходец напялил тело белого мужчины между тридцатью и сорока. Тонкие руки обхватили впалую тощую грудь, и она не поднималась и не опускалась. Из одежды – слишком свободные штаны, подхваченные куском веревки, и старая шинель цвета дыма. Посторонний наблюдатель отнес бы его дрожь за счет холода, но я знала ее природу. Это был наркоман, но искал он не героин.

Жилярди с отвращением наморщил нос:

– Mein Gutt, даже сюда слышна эта вонь!

Я кивнула, не отрывая от него глаз.

– Может быть, просто бродяга. Здесь их полно, спят в предназначенных на снос домах и на грудах мусора в переулках. – Я сунула руку в карман пальто, погладила серебряный клинок, который Жилярди подарил мне в Женеве в предвкушении нашей первой добычи. – Стойте в стороне, verstadt? От греха подальше.

Жилярди ничего не сказал, но мы оба посмотрели на его руку, еще висящую на перевязи.

Я перешла улицу, чувствуя, что на меня смотрят с двух сторон. Про себя я молилась, чтобы старик не попытался вмешаться. Если с ним что-нибудь случится... Я отогнала эти мысли: я шла в битву и должна была сосредоточиться на своей добыче... на противнике.

Когда я подошла, выходец выпрямился, глаза его голодно блеснули. Я заговорила с ним по-немецки:

– Что-то у тебя плохой вид, приятель.

Нежить кивнул. Он все еще не дышал. Плохая маскировка: это создание явно не знало законов сверхъестественного отбора.

– Могу помочь, если у тебя есть, чем платить. Как, есть?

Выходец сунул в карман бледную руку и вытащил хрустящие дойчмарки. Следуя смутным воспоминаниям предыдущего существования, он обирал свои жертвы после высасывания. Что значат деньги, он не имел понятия, для него они служили отличной приманкой.

Я улыбнулась и кивнула в сторону ближайшего переулка. Выходец пошел за мной, будто потек – неразличимыми движениями.

Как только мы оказались в пустом переулке, выходец зашипел, зрачки его вдруг расширились, заполнив глаза. Он ожидал, что я с криком попытаюсь удрать. Я же улыбнулась и показала ему клыки не хуже, чем у него. Рычание, наполнявшее его грудь, сменилось сконфуженным хныканьем. Такого раньше не было, и он не знал, что делать дальше.

– Иди ко мне, мой мальчик.

Бродяга попытался сбежать. Я захватила в горсть его грязные волосы и дернула его обратно в переулок. Раздался рвущийся звук, и у меня в руке оказался пук слипшихся волос и кусок кровоточащего скальпа. Выходец рухнул среди переполненных мусорных баков, спугнув стаю крыс. Одну из них – вихляющийся комок меха и зубов – он швырнул в меня. Я отбила ее в сторону взмахом руки. Нежить кинулся на меня, визжа, как свисток чайника. Обломанные ногти полоснули меня по лицу, оставив кровавые траншеи. Я отшатнулась, инстинктивно попыталась закрыть лицо локтем.