Зимнее пламя - Джо Беверли

Талия похлопала ее по руке:

— Ну-ну, дорогая! Нам всем не хватает материнской любви, но скоро ты сама станешь матерью. Это возместит утрату, да и Эшарту это тоже нужно.

Сотворить ребенка с лордом Эшартом? Ужас! Но что-то мешало ей ужаснуться.

Талия открыла медальон, который всегда носила приколотым к платью.

— Я понимаю твою потерю, дорогая.

Дженива взглянула на миниатюру джентльмена в длинном завитом парике, который носили в давние времена, он всегда был обращен лицом к Талии, когда бы она ни открывала медальон.

— Мне очень жаль, Талия.

— Это было давно, дорогая, и Ричард с такой радостью пошел на войну. Он боготворил герцога Мальборо. Мальборо был прекрасным человеком, но Ричард тоже стал бы таким, если б остался жив. Двадцать шесть, — вздохнула она. — Жизнь только начиналась. Сейчас Эшарту столько же.

Дженива не знала возраста маркиза, но думала, что он немного старше. Очевидно, его внешность — цена, заплаченная за беспорядочную жизнь…

Талия еще раз посмотрела на портрет, затем закрыла медальон.

— Вероятно, вы оба полагаете, что уже достаточно взрослые и умеете избегать ошибок, но это не так. Перед вами целая жизнь. Пожалуйста, выбирайте правильную дорогу.

Дженива догадывалась, что имеет в виду Талия, и поэтому постаралась отвлечь ее внимание на другие фигурки. Что же, однако, собирается делать Талия, чтобы осуществить свой замысел? Дженива сказала себе, что ей нельзя попадаться в ловушку. Все, что требовалось, чтобы избежать ее, — это поощрять открытые споры и ссоры, и, судя по их стычке внизу, это было легко устроить.

Скоро вертеп приобрел тот вид, который обычно имел в ее семье тринадцатого декабря: полуразвалившийся хлев с домашними животными в пещере и вокруг нее. На дальнем конце каминной полки Иосиф и Мария на ослике направлялись в Вифлеем.

Правда, было кое-что смущавшее ее мачеху Эстер. В вертепе находились сразу две Марии: одна беременная, с большим животом, сидела на ослике, другая, с тоненькой фигурой, стояла на коленях перед яслями. Джениве всегда нравилось это волшебное превращение в канун Рождества, но Эстер, поджав губы, заявила, что такую явно «плодоносящую» Божью Мать нельзя показывать ее внукам.

На это отец Дженивы не сказал ни слова.

Но Талия сказала только:

— Как, должно быть, тяжело путешествовать в таком состоянии! И какое счастье, что я не святая, от них так много требуется…

Дженива усмехнулась.

— Остались еще неразвернутые фигурки. — Талия возилась с ящиком, и Дженива вспомнила, как трудно откладывать это удовольствие. Слава Богу, теперь в этом не было необходимости, на следующий день наступал канун Рождества.

— Если вы достанете остальные, — сказала она, — мы сможем расставить их на каминной полке — пусть подождут там.

Талия запустила руку в ящик и протянула Джениве пастухов, ангелов и еще несколько фигурок.

— Мои родители купили вертеп в Неаполе, как раз перед моим рождением. — Дженива рада была поговорить о том, что это все значило для нее. — Отец всегда шутил, что если бы я поторопилась немного, меня могли бы назвать Неаполией.

— Но ваше имя намного красивее, дорогая!

— Может быть, поэтому я и не торопилась. Так вот, когда я родилась, один из матросов вырезал ягненка для сцены Рождества, и это стало традицией, каждый год в канун Рождества отец добавлял какое-нибудь животное. — Дженива вовремя спохватилась и не сказала, что это был подарок на день рождения. Меньше всего она нуждалась во внимании, которое это совпадение могло привлечь к ней. — Со временем фигурки становились все более и более странными. Как моя мама смеялась над тигром! А вот этот, — Дженива показала на яркого китайского дракона, — был изготовлен перед тем, как она умерла. Говорят, китайский дракон приносит большое счастье…

Талия погладила ее по плечу:

— Твоя мать счастлива там, на небесах, дорогая, и она сейчас смотрит на тебя.

Дженива улыбнулась. Хотела бы она знать, что думает о ней Мэри Смит. Впрочем, к чему эти мысли — она знала, что ее мать была бы счастлива, если бы ее дорогой Уильям нашел новое утешение.

Когда все животные расположились вокруг пещеры, а пастухи, ангелы и блистательные цари уже стояли наготове в стороне, Талия взяла младенца Иисуса и собиралась положить его в ясли, но Дженива отобрала его и спрятала за стеной хлева вместе с фигуркой стройной матери Марии.

— Иисуса мы достанем только в канун Рождества, — сказала она, вспомнив, как мать говорила ей то же самое. Это уже стало частью ритуала, входившего в традицию.

Талия заглянула в ящик в надежде найти еще что-нибудь интересное и затем закрыла его.

— Что ж, дело сделано. — Она отступила назад и склонила голову набок. — Все выглядит прекрасно. Какая восхитительная традиция! А теперь, дорогая, поскольку тебе необходимо вернуться вниз, ты должна переодеться.

Дженива надеялась, что Талия об этом забудет.

— Я же сказала, Талия, что устала…

— Глупости. Наш мальчик, должно быть, скучает без тебя!

Дженива попробовала спорить, но быстро поняла, что Талия хотя и выглядит утомленной, все же не сможет заснуть в ее присутствии. Из-за того, что их поместили в одну комнату, возникнет немало проблем, но она по крайней мере может оставить Талию одну хотя бы на время.

Как будто специально для того, чтобы окончательно завершить дело, вернулась Реджина и приняла сторону Талии.

Нехотя Дженива позволила обеим женщинам разодеть ее, словно актрису для сцены. Реджина зашла в гардеробную и вернулась с голубым платьем. Дженива носила это платье уже три года, но миссис Римшоу, портниха леди Трейс, самым чудесным образом освежила его вышивкой и мелким жемчугом. Спереди юбка подбиралась, открывая новую нижнюю юбку из белого узорного шелка.

У Дженивы были еще четыре новые сорочки, все с гофрированными оборочками, которые выглядывали из-под платья на шее и локтях, — это стало дополнением к трем совершенно новым платьям, подаренным ей старыми дамами. Дженива не хотела их брать, но они настаивали, говоря, что должны отплатить ей за ее любезное согласие стать их компаньонкой во время этого визита.

— Отлично подойдут вышитые тюлевые оборки, — сказала Талия, выбирая сорочку. — Ничто нельзя признать слишком шикарным для семейного вечера, дорогая. Но волосы надо причесать по-другому, в более свободном стиле.

Дженива и не подозревала, что Реджина была настоящей умелой камеристкой, пока та не занялась ею. Ее волосы уложили по-новому, лицо чуть заметно подкрасили, и теперь она с удивлением смотрела на себя.

Реджина довольно улыбнулась:

— Оказывается, я еще не забыла, как сделать молодую леди красивой!

— Разумеется, нет. Спасибо тебе, Реджина. Горничная кивнула.