Круглый стол на пятерых - Георгий Михайлович Шумаров

— Да-а, — протянула девочка, — а то к нему папка не пришел.

В ординаторской Семен Семенович и Маргарита Петровна писали истории болезни. Было дымно — Половцев много курил и каждую папиросу докуривал до мундштука. Стараниями Маргариты Петровны на подоконнике красовались цикламены и альпийские фиалки.

— Нам пора на совещание, — напомнил Семен Семенович.

— Опять методическая работа? — спросила Маргарита Петровна.

— Безусловно. Без этого нельзя.

Половцев закурил и поднялся из-за стола. Маргарита Петровна, вздохнув, закрутила авторучку. У нее было загорелое после отпуска и уже уставшее лицо.

Глушко любил, когда ее присылали к нему на трудные случаи. Она разбирала с ним особенности диагностики у детей и, если ребенка надо было оперировать, никогда не оперировала сама, а только помогала Саше. Другие хирурги всегда спешили, за операционным столом их нервировала медлительность неопытного районного врача. Как правило, они предпочитали оперировать сами, наспех записывали назначение и улетали. На плечи районного хирурга ложилась самая ответственная часть — выхаживание больного. А Маргарита Петровна уезжала, когда жизнь ребенка была вне опасности.

Он посмотрел на часы. Можно идти домой. Сложил истории и, расстегивая халат, полюбовался цветущим на подоконнике алоэ.

До приезда Аллы остается… Саша считал ночи — самую трудную часть суток.

— До свиданья, дядя Саса, — слышалось из палат.

В стране высокая рождаемость. Для наглядности это можно было бы проиллюстрировать так. Автобус. У задней его двери ни одного человека. А у передней — толпа матерей с детишками. У автобуса от неравномерной нагрузки спустили передние скаты.

— До свидания, дядя Саса, — доносилось из окон.

Там у меня будет сознание,

что я начинаю сначала

В купе сидело трое. Когда Тоня вошла, сразу прекратился смех и разговоры. Молодая женщина, сидевшая справа, бросила на нее быстрый взгляд и отвернулась. Спокойная струйка дыма поднималась от ее сигареты.

— Садитесь, пожалуйста! — пригласил один из парней.

Всего секунда нужна пассажиру, чтобы из незнакомца превратиться в человека без тайн. Под стук колес люди проще.

Одного парня звали Глебом, второго Владимиром. Оба оказались инженерами, только что окончившими институт. Женщину они называли Тамарой. Кажется, она была пианисткой и ехала из Краснодара.

— Ну вот, — виновато сказал Владимир, показывая пустую бутылку из-под портвейна.

Глеб почесал ложбинку на подбородке и произнес:

— Торичелли был неправ: природа, к сожалению, терпит пустоту.

— Спасибо, — предупредительно поблагодарила Тоня, — мне скоро выходить.

— И мне, — устало заметила Тамара. Она рассеянно поглядывала в окно, забытая сигарета дымилась на краю столика.

— Нам не везет с попутчиками: никто не едет до Москвы, — вздохнул Володя. — До вас ехали двое мужчин, вышли в Белгороде.

Тоне пришлось объяснить, что на станции не оказалось билетов в обычный вагон, и она взяла в купированный, хотя ехать ей недалеко.

Перекинулись несколькими незначащими фразами. Владимир, теребя вихры, попробовал рассмешить анекдотом: анекдот — как маневровый паровоз, если беседа заходит в тупик. Тамара снова закурила. На теневой стороне ее лица холодновато мерцал большой и тонкий ободок серьги.

— Куда вы получили назначение? — спросила у ребят Тоня.

— В Инту, — ответил Володя.

Тамара красиво курила. Тоня подумала, что Коля Великанов прав. Он говорил однажды, что половина людей, которые бросают курить, начинают снова из-за того, что их друзья слишком красиво курят. Какие-то второстепенные мысли приходят ей сейчас в голову.

— Коми? — поинтересовалась Тамара. У нее четкий профиль, его по достоинству должны оценить слушатели концертных залов.

— Да, — мечтательно протянул Глеб, — снега, мхи, лишайники, и среди всего этого первозданного, нате вам, — цивилизация!

— Печки?

— Я с вами согласен, — кивнул Глеб иронически улыбнувшейся Тамаре, — печь не изобретение, а уловка человечества, этакий компромисс между пещерным и нашим веком. Но я, грешным делом, люблю печи. Можно греть руки и думать. По-моему, мысль, рожденная у батареи, чаще лишена настоящего тепла, чем та, которая у времянки…

— Это поэзия, — небрежно отмахнулась женщина.

— Вы считаете вымысел душой поэзии? — запальчиво спросил Владимир.

— Нет, — с оттенком назидательности отвергла Тамара, — эмоциональность.

— Вовсе не обязательно, что нам не повезет с квартирой, — отступил Володя и вопросительно посмотрел на Глеба.

У Глеба темная шевелюра. На его лице успело утвердиться спокойствие человека, нашедшего правду. Это спокойствие, скорее всего, появилось совсем недавно.

— Надо, чтобы не повезло, Вовчок. За всю свою жизнь я только и делал, что хорошо начинал. И ничего хорошего из этого не выходило. Почти вундеркиндом меня записали в художественную студию при Доме пионеров, но потом маме объяснили, что она переоценила мои способности. В девятом классе я занял первое место на математической олимпиаде, но в институте вполне самостоятельно понял: таких математиков, как я, — великое множество. Теперь надо начинать жить нормальным человеком, авось обойдемся без центрального отопления.

Немножко возбужден от вина, что-то в нем осталось от вундеркинда и от математика, но, кажется, в Инту приедут хорошие люди. Тоня вышла в коридор и встала у окна. Прошел проводник с чаем. Белая куртка, сахар в кармане. В купе оживились пассажиры, потянулись к туалету с полотенцами через плечо.

И все-таки дело не в том, чтобы человека на первых порах не баловала удача. Вряд ли она избалует мужественного и упрямого. А с другой стороны, сколько карьеристов начинают ни с чего, танцуют от печки, если пользоваться образом Глеба. Нет, человека всегда должно сопровождать счастье. Только не надо сгибаться — и счастье, и горе могут согнуть слабого.

Глядя на бесконечный хоровод столбов — провода на плечи друг другу, — она прикинула, сколько чемоданов понадобится для ее книг. Надо уговорить тетушку поехать вместе с ней. Будет трудно, но надо уговорить.

У Коли Великанова грустные глаза. Он много курит. В последний раз спичка освещает его лицо. Он уходит, подняв воротник плаща.

Решать вопросы очертя голову? Могу, могу! Только для меня это означает не закрыть глаза, а быть решительной и непреклонной. Поэтому я и сказала тебе, что не могу. Ты обиделся и ушел. Я слышала, как ты за углом чиркал спичками, — был ветер. А когда уехал Золотарев, ты позвонил не мне, а редактору.

Инта — какой-то маленький городок. Цивилизация в центре мхов, лишайников и полярных сияний. А может, там леса? Откуда он взял лишайники? Там у меня будет сознание, что я начинаю сначала. А здесь я постоянно буду чувствовать, что все продолжается.

Проводник шел с пустыми стаканами. Звякали подстаканники с буквами «МПС».

— Вам сейчас выходить, — предупредил он.

— Послушайте, вы не ездили по северным дорогам? — неожиданно спросила Тоня.

— Где? — он удивился.

Она смутилась, узнав в нем южанина: орлиный нос, красноватые белки глаз, усики в ниточку.

Из купе