Метод инспектора Авраама - Дрор Мишани

– Да. Но что поделаешь! Я вернулся сразу, как бросили якорь в порту.

Как будто это его в чем-то обвиняли.

Авраам подумал о море. Тихое оно или бурное, все ли время моряки находятся в трюме, или же, когда выдастся свободная минутка, поднимаются на палубу вдохнуть свежего воздуха? Является ли море частью жизни моряка, или же корабль – это просто место службы, вроде строения с конторами, только что наружу не выйдешь?

– Мне в этом деле тяжелее всего то, что я до сих пор мало знаю про Офера, – сказал полицейский вслух. – Вот помощь, которая мне в основном и нужна. Вашей жене тяжко, и я ее понимаю. Но мне не удается составить его психологический портрет. А без этого, в особенности когда у меня нет никаких реальных указателей, которым мы можем последовать, нам очень трудно взять правильное направление.

Шараби кивнул. Молча. Возможно, мыслями он был еще далеко в море. Не мог свыкнуться с тем фактом, что в самую трудную минуту его не было рядом.

– Как я понимаю, вы нередко подолгу отсутствуете. Может, попытаетесь рассказать, как это происходит? На какой срок вы уезжаете, как часто? – спросил инспектор.

– Обычно я хожу в короткие рейсы – Лимасол, Турция, несколько дней плавания. Раз в несколько месяцев участвую в рейсах подлиннее, вроде Копера или Триеста. После каждого рейса провожу несколько дней дома, иногда и по две недели. И очень редко бывают портовые работы. От полутора до пяти недель. Текущий ремонт судна.

«А где этот Копер?» – подумалось Аврааму. Наверное, это порт в Средиземном или в каком-то другом море. Каждый раз, слыша во время дознаний не знакомые для себя вещи, он чувствовал, что взял верное направление. Пересек собственные границы. Ему показалось, что в отличие от матери Офера отцу мальчика хочется рассказывать. Что он открыл инспектору дверь. Пусть пока только дверь на корабль. Авраам побывал у них дома в четверг и в пятницу. Хана проводила его в комнату сыновей, вместе с ним открывала шкафы и ящики, сидела возле него на кровати Офера – и при всем этом он чувствовал, что впустить его к себе в дом она отказывается.

– Как именуется ваша должность? – спросил Авраам Рафаэля.

– Главный механик.

– Должность высокая?

– Ну, как высокая… Должность, которую получаешь через двадцать лет работы.

– И как вы выбрали эту профессию?

Шараби посмотрел на него удивленно, будто ответ и так был ясен.

– Служил во флоте. Когда демобилизовался, пошел в Морскую школу в Акко на отделение механиков, а потом – обычный путь в Судоходную компанию ЦИМ.

– И это значит, что вы командир корабля? Капитан? – В том, что на корабле есть капитан, Авраам уверен не был.

– Нет. Главный механик отвечает только за машинное отделение. Капитан должен получить специальное образование по судовождению. Он отвечает за все судно, включая логистику – доставку грузов и разгрузку.

– На каких судах вы ходите?

– Обычно на судах среднего размера, потому что в дальние плавания я уже не хожу. На грузовых судах, маленьких или средних.

– Что они собой представляют?

– О, вы спрашиваете так, будто с ними знакомы, – извиняющимся тоном сказал Рафаэль. – Это что-то типа грузовых судов, контейнеровозов. Не очень крупные. Суда, которые перевозят от тысячи до трех тысяч стандартных контейнеров.

Авраам Авраам записал это на листке – таком же, как тот, на котором он писал в среду вечером. Как тот самый листок, на котором, сам того не заметив, нарисовал этот жуткий рисунок. Накануне инспектор искал его в своем кабинете и в квартире, но не нашел.

– Работа не слишком тяжелая? – спросил он. – Я имею в виду, для вашей семьи. – Полицейский понадеялся, что в его голосе не прозвучало осуждения.

– Что поделаешь, такая профессия, – ответил Шараби.

«Стоит ли спросить, сколько зарабатывает офицер инженер-механик? – подумал инспектор. – Пять тысяч шекелей? Десять тысяч? Тридцать?» Он понятия не имел, сколько, и решил поговорить об этом – о вещах, о которых Авраам не имел представления. Это всегда дает ключ к разгадкам…

– А что думает об этом ваша жена? – спросил он. – Вы как познакомились?

– Она это приняла, – сказал Рафаэль. – А что ей оставалось?

Под его округлой мягкостью все же таилась какая-то жестковинка, нетерпимость человека, не привычного к тому, что к нему лезут с личными вопросами, а он еще и должен на них отвечать. Ему больше пристало отдавать распоряжения, резкие и деловые – как у себя на корабле, так, наверное, и дома.

– Так как же вы познакомились? – настаивал инспектор.

– Хана тоже была во флоте. В более трудные времена, после рождения детей, я старался побольше бывать дома. Кроме того, благодаря этой профессии я иногда остаюсь дома по две недели кряду. Не хожу на работу.

Удивляло ли отца Офера то, что разговор в основном вьется вокруг его работы и его отлучек из дому? И ведь не то чтобы Авраам Авраам направлял беседу в этом направлении. Казалось, об этом хотелось говорить самому Шараби.

– В каком возрасте вы поженились? – задал полицейский новый вопрос.

– В каком возрасте? Мне было двадцать шесть, а Хане двадцать один.

Авраам мысленно представил себе их свадьбу. Это было в начале девяностых. Он сумел увидеть Рафаэля в возрасте двадцати с хвостиком. Похудощавей, спина попрямей – и все же с виду округлый и мягкий, как сегодня. Не самоуверенный. Хану инспектор представить двадцатилетней не смог.

– А когда родился Офер? – спросил он.

– Когда мы поженились, у меня была практика. Я уходил в дальние плавания, иногда больше месяца не бывал дома. Так что мы ждали. А вот когда я получил диплом и был принят в компанию, мы заделали Офера. Он родился в Тель-Ха-Шомере.

– И как это было для Офера? – спросил Авраам Авраам.

– Что значит, как это для него было?

– Ну, то, что вы надолго исчезали из дома?

«В общем-то, Офер исчез, как и ты», – подумал инспектор, но вслух этого не сказал.

Кисти рук у Рафаэля были крупные. Волосатые. Он положил их на стол и уставился на них.

– Когда он был маленьким, ему приходилось трудно. Раз я вернулся из дальнего плавания, а он меня не узнал. Уперся, что я не его папа, и звал меня дядей. Несколько дней. Когда он вырос, все устаканилось. Пока я в море, он очень выручает Хану. Много сидит дома. Помогает. Мы ждем, когда ему исполнится семнадцать и он сдаст на права. Хана машину не водит. Но, может, ему все это было нелегко…

– Что вы имеете в виду?

– Может, мы слишком перегружали его дома, и ему это осточертело… – Шараби на мгновение замолчал. – Я рос в доме, где была нищета, и в очень раннем возрасте пошел работать. Мне было важно, чтобы у детей был достаток и чтобы они учились. И Офер учился хорошо. Но мы много от него требовали. Помогать по дому, вкладывать силы в учебу… Может, перестарались.