Новая Зона. Тропа Мертвых - Игорь Недозор

– Не смогешь, ссыкло гунявое! – презрительно бросил кто-то из мужиков.

– На слабо берешь, козел?! – процедил сквозь обломанные зубы самогонщик и легко подхватил резак, как алебарду или двуручный фламберг.

Не успели сталкеры ахнуть, как, страшно взвыв, орудие выплюнуло полупрозрачный язык пламени, отхвативший, словно ветку дерева, запястье ринувшегося на него Крохи. Ухмыльнувшись, Ерофей перехватил артефактное изделие поудобнее, размахнулся воющим и брызжущим инфернальным светом инструментом, может быть, воображая себя голливудским героем, крушащим лазерным мечом орду зомби. Мужики сиганули врассыпную, но не все удачно. Самогонщик успел заехать несколько раз огненным «лезвием» выше колена по левой ноге Чары. Взвизгнул Чара, полетели ошметки плоти, нога надломилась, и Чара грузно завалился на бок. С чувством выполненного долга Ерофеев отпихнул отхваченную ногу в сторону…

– Гаси его!

Заорав что-то матерное, за спиной винокура появился крепыш, навалился сверху и выхваченной из-за пазухи финкой попытался полоснуть того по шее, но усилие оказалось неудачным.

Вскрикнув от боли, Ерофеич откатился прочь, и крепыш отскочил в темноту, иначе бы пульсирующий огонь пришелся по глазам.

– А ну живо положь машинку, придурок! – выступил вперед, вытирая с лица кровь, Слон.

– Нах…! В …ду! – выкрикнул самогонщик в ответ и тут же с натугой обеими руками поднял инструмент.

Натужно взвыл резак, беспощадно и свирепо полыхнуло пламя, сухо, как орех, треснула плоть…

Шея у Слона была очень крепкой и жилистой, но против силового лезвия, сформированного взаимодействием шести артефактов, не сдюжила – голова завалилась назад и, запрокинувшись под немыслимым углом, повисла на спине. Подобно исполинскому инфернальному паяцу, дергаясь обезглавленным телом, мародер пробежал десяток шагов, как недорезанная курица, и лишь потом рухнул…

Спустя несколько минут взору очнувшегося Сергея предстала леденящая взор картина.

Ерофеич, сидя на пне, раскачивался из стороны в сторону, явно пребывая в состоянии глубокого болевого шока. Чара, пульсируя плевками крови из обрубка, упрямо пытался ползти к костру, чтобы прижечь ногу. Потеряв почти всю кровь, он еще отчаянно цеплялся за жизнь. Тело бригадира, лежащее на боку, еще совершало конвульсивные подергивания, но его голова остекленевшим взором уставилась на окружающий мир. Другие были мертвы или умирали.

Чаре все же удалось задуманное. Он, хрипя, дополз до костра, сунул в него ногу и тут же загорелся – старая промасленная спецовка быстро занялась целиком. Крик сталкера, умоляющего о помощи, долго еще потом стоял в ушах московского тусовщика Сережи Шохина. И он-то оказался последней каплей, заставившей его бежать без оглядки от жуткого места.

Одна из темных тварей, окруживших лагерь, потрусила следом, и не для того, чтобы добить несчастного. Ей было просто интересно. Жуткий недоразум вновь утонул в бездне обезьяньей подкорки.

Серега шел, на ходу разговаривая с деревьями, ночными птицами, темнотой и луной. Речь его лилась гладко и непринужденно, он рассказывал своим собеседникам про популярные московские группы новомодного стиля хай-плай, про ночные клубы и места, где можно купить хорошие «курительные смеси», о тонкостях прохождения компьютерных игрушек и о том, куда потратит деньги от собранных артефактов.

Полчаса спустя существо от него отстало и вернулось туда, где была еда…

Когда три дня спустя из Вереи прибыл очередной посланный Акбаром грузовичок, Ерофеев, единственный из всех «выселенцев», был каким-то чудом еще жив. Он так и сидел на пне среди погрызенных и порванных, будто стаей волков, обнимал перегоревший оплавленный инструмент и улыбался.

Но до города его не довезли, он умер по дороге…

– Послушайте, Виктор, – нервно оглянувшись по сторонам, обратился Борзенков к Рузину. – Не кажется ли вам, что наш бравый союзник Дракон в последнее время несколько… увлекается… что его, так сказать, не туда несет?..

Журналист пристально посмотрел на председателя Верейского Совета. Тот за последнее время как-то резко сдал. Вон какие мешки под глазами, щеки ввалились, и на лбу появилась пара глубоких морщин. Понятно, что забот полон рот, но все же. Остальные члены Совета тоже на износ работают, однако и отдыхать, и расслабляться успевают. А вот ученый, видно, весь на нервах.

– Что вам сказать, Александр Кириллович, – осторожно повел речь Рузин. – Я сам порой не понимаю, чем руководствуется наш сталкер, принимая то или иное решение…

– Вот-вот! – обрадованно воскликнул глава временной администрации. – И я о том же…

– Но, – продолжил Виктор, – может, нам, гражданским людям, недоступны какие-то тонкости? Вдруг военным виднее, как поступать в подобной обстановке? Их ведь этому учили. И практика у Дракона тоже кое-какая имеется…

– Да все я прекрасно понимаю! – досадливо отмахнулся Борзенков. – Зона есть Зона. Но здесь же несколько иное. Ведь кругом свои, русские люди. Нельзя же с ними обращаться так, как с мутантами! И вообще с чего вы взяли, что Дракон военный?

Рузин замер. А и в самом деле? Для военного он, пожалуй, слишком образован.

Не важно.

Было видно, что председатель находится на грани нервного срыва, что говорит о давно наболевшем.

– Успокойтесь, успокойтесь, Александр Кириллович, – дружески похлопал его по плечу Виктор. – Поговорим об этом не здесь и не сейчас. Все-таки святое место. Вон, встречают нас уже.

Впереди и впрямь показалась группа людей, одетых в темное. Среди них выделялась мощная фигура владыки Иоасафа, пригласившего главу администрации и его советника посетить Спасскую обитель, так сказать, с инспекцией. Архимандрит хотел показать, как его братия обживается в новой ситуации.

– Благословите, владыко, – склонился в поклоне истово верующий Борзенков.

Отец Иоасаф перекрестил председателя и протянул руку для лобызания. С журналистом же просто раскланялся. Не осуждая атеиста за несоблюдение правил, а по-дружески, от души.

Пару раз перемолвившись на тему веры и безверия, они как бы заключили между собой безмолвный уговор не мешать богословские вопросы в деловые отношения. После чего легкое напряжение, установившееся было с самого начала их знакомства, исчезло. Виктор уважал во владыке вековую мудрость и духовность русского народа, архимандриту же нравились цепкость и расторопность столичного гостя, его искреннее желание помочь верейцам в свалившейся на них беде.

– О чем спор вели? – прищурился на представителей местной власти преподобный.

Борзенков нахохлился. Врать святому отцу не хотелось, правду говорить – тоже. Журналист пожал плечами.

– Мирские заботы, отче.

– Ну да, ну да, – покивал отец Иоасаф, хитро ухмыляясь в усы. – Да Бог с ними, оставьте их за порогом нашей смиренной обители. – И широким жестом указал на деревянные врата, обитые медной бляхой. – Милости прошу, гости дорогие, милости прошу.