Безголовые - Жан Грегор

Пора было начинать. Судья постучал молоточком и объявил заседание открытым. Поднялся следователь и в течение часа знакомил присутствующих с делом: представил судье обоснование жалобы, определил роль каждого служащего в ее составлении и вкратце изложил факты, которые упоминались в документах, поданных обеими сторонами. Когда он кончил говорить, наступила пауза. И в этой тишине Меретт поднялась, прошла вперед и в качестве главного свидетеля приготовилась отвечать на вопросы судьи.

28

— Госпожа Меретт, вы одна из тех, кто подписался под жалобой, поданной на господина Грин-Вуда, который, согласно этой жалобе, ответственен за преступное калечение служащих компании; вы могли бы рассказать суду, что вам известно по этому поводу?

— Господин судья, мои наблюдения не сводятся к описанию какого-то одного рабочего дня, но основываются на периоде примерно пятнадцать месяцев…

— В своих показаниях вы утверждаете, что ваш начальник тиран, но не в обычном смысле этого слова. Вы могли бы пояснить, что имеете в виду?

— Я назвала господина Грин-Вуда тираном нового типа, поскольку ни разу не видела, чтобы он делал хотя бы что-то из того, что мы традиционно вкладываем в это понятие: при мне он ни разу не унизил, не оскорбил ни одного служащего, ни разу не перешел на крик; Грин-Вуд никогда с нами грубо не разговаривал; он был скорее мил и приветлив, и мы считали, что он всегда готов выслушать наше мнение. Но, как бы это выразиться поточнее, его план, если в данном случае можно говорить о некоем плане, то есть не считать все произошедшее в компании чередой случайностей, его план заключался в том, чтобы всегда оставаться со служащими безупречно любезным, при этом увольняя или смещая тех людей, которые были нам близки. Сперва Ондино, за ним Валаки… А потом Грин-Вуд внезапно продал склад: думаю, как раз тогда я и поняла, как же все вокруг изменилось. И я перестала чему-либо верить…

Понимаете, для прежних руководителей нашей компании первоочередными задачами всегда были стабильность и социальная защищенность служащих. Много лет мы работали в обстановке взаимного доверия, и вдруг все стало рушиться. Появились новые люди, и мы знаем теперь, что в один прекрасный день они могут взять и выбросить нас на улицу просто из-за нашего возраста или же модернизации методов продаж…

После увольнения Ондино, могу вам сказать, что со мной стало твориться, у меня начались боли в шее. Однажды утром я проснулась и не могла даже пошевельнуться, мужу пришлось отвезти меня к врачу. Возможно, это меня и спасло: я чувствовала себя плохо, потому заботилась о своем здоровье; в отличие от меня многие, особенно работники склада, люди гораздо более крепкие и выносливые, считали, что это все пустяки, и к врачу не обращались. Должна еще сказать, что боли в шее сопровождались у меня головокружением. Порой, когда я слышала все эти истории, в которых никто больше никому не верил, Грин-Вуд действовал как хладнокровный убийца, а затем старался уверить в том, что он хороший, любезный начальник, у меня начинало все плыть перед глазами; появлялось ощущение, что голова вот-вот отвалится. И именно в этом соединении боли и головокружения и нужно искать ответ на вопрос, который остается для меня, для всех нас, одновременно загадкой и искренним убеждением…

— Ваша честь, — прервал Меретт мэтр Лоребран, — разрешите задать свидетельнице один вопрос…

— Разрешаю…

— Сколько вам лет? — спросил Лоребран, поглаживая лысый череп.

— Мне пятьдесят лет…

— Сожалею, что вынужден перед стольким количеством людей задавать вам подобный вопрос… Наступила ли у вас уже менопауза?

Меретт покраснела и посмотрела на Долло…

— Нет, у меня еще есть менструации, — ответила она.

— Вы к хорошему врачу обращались по поводу тех болей, которые вы описали?

— Да…

— И каков был диагноз?

— Он считает, что дело в переутомлении.

— А заставлял ли вас мой клиент работать больше, чем его предшественник?

— Да нет, не особенно…

— В таком случае, господин судья, — возвысил голос мэтр Лоребран, — я не понимаю, каким образом мой клиент мог повлиять на здоровье госпожи Меретт… Кроме того, я не вижу, какое отношение имеют к нему все эти ощущения, догадки и измышления…

— Но, господин Лоребран, — ответил судья, — речь в принципе идет об ощущениях, и вам будет предоставлено время, чтобы ознакомить суд с вашей точкой зрения. Продолжайте, госпожа Меретт…

— Причины переутомления, господин судья, могут быть не только физические, но и психологические… Эта чистая правда, я не переставала думать о том, что происходит в компании, и ничего не понимала… Быть может, я наивный человек, но я не понимала, почему Грин-Вуд так пренебрежительно к нам относится, почему он улыбается нам и в то же время говорит о нас, словно о существах низшего порядка… Едва ли в компании существует что-то более драгоценное, более важное, чем взаимное доверие, а в нашем случае, оно исчезло полностью. Мне казалось это ненормальным. С вашего позволения я приведу пример: нельзя построить крепкую семью с человеком, которому не доверяешь. Если вы заметили, что он действует против вас, если вы знаете, что он вам изменяет и при этом продолжает говорить «дорогая, я тебя люблю», ваш брак становится нелепой игрой. С Грин-Вудом все было очень на то похоже, только вот никто из служащих не мог просто так прекратить с ним отношения, надо было продолжать выслушивать привычную ложь, продолжать в свою очередь говорить ему «дорогой, и я люблю тебя».

За время моей службы в компании сменился не один директор отдела продаж, часто встречались и с непростыми характерами: вспыльчивые, резкие, иногда даже грубоватые, но все они по крайней мере оставались откровенными. Грин-Вуд же все время скрывал свою жестокость, но она явственно проявлялась во всех этих увольнениях, в решениях, которые он принимал, в незначительных, казалось бы, замечаниях, которыми он потом делился с другими, — и вы спрашивали себя, случайно ли все это, не старается ли он дать вам понять, что и о вас пойдет речь рано или поздно. Поймите меня, жестокость бывает гораздо сильнее, когда она не явная, а скрытая.

— Почему же вы так долго не обращались в суд? Как вы отреагировали, когда первый человек в компании лишился головы? — спросил судья.

— Однажды я узнала, что двое работников склада лишились голов… А склад являлся частью нашего отдела, хотя и находился немного в стороне… Кроме того, благодаря тому, что я часто сталкивалась с людьми без головы, видела, что они нормально живут — во всяком случае, от этого не умирают, — а также замечала, что среди руководящего звена компании подавляющее число составляют безголовые, я стала в некотором роде фаталисткой… Я знала, что когда-то это должно будет произойти…

— Что заставляет вас так думать?

— Все очень просто… Склад всегда существовал немного сам по себе, кладовщики всегда настаивали на особых условиях работы, все были членами профсоюза, часто бастовали. Забастовки иногда невероятно нас раздражали, потому что страдали от них мы… И о кладовщиках часто говорили как о сборище бунтовщиков, для которых не существует никаких законов… Мы понимали, что вечно так не может продолжаться, что рано или поздно придет тот менеджер, который прибегнет к радикальным мерам и сможет-таки сломить их и обуздать. Именно этого и добился Грин-Вуд, продав склад: он подорвал их моральный дух, так что когда Стюп и Балам лишились голов, меня это ни капельки не удивило…