Химия Ее Величества - Ирина Дегтярева

Телефонов было сразу три: один кнопочный, два с сенсорной панелью. Несколько сим-карт. Ноутбук.

Ермилов вышел на лестничную клетку, где курил Горюнов. Отмахнулся от дыма и поделился опасениями:

— Как бы нам своих спецов задействовать. Я имею в виду московских. Вдруг какую не ту кнопку нажмут и сотрут фотку?

— Ты небось еще на пишущей машинке сопроводиловки печатал? — ухмыльнулся Петр.

Олег заметил, что Горюнов держит в руке небольшой золотой браслет, составленный из старинных монеток, похожих на иракские динары. Это было, очевидно, женское украшение. Петр перебирал монетки, легонько подбрасывал позвякивающий браслет, словно взвешивал его на ладони или хотел ощутить присутствие той, которая его носила. Когда она ходила, монетки тоже, наверное, позвякивали.

Заметив пристальный взгляд, устремленный на браслет, Петр спрятал его в карман и сказал уже серьезно:

— Думаю, надо забирать.

— Так они нам и отдадут. Им же заниматься этим Хамедом.

— Не факт. Каитова мы переводим в «Лефортово». Дядю увязать с племянником. Одна шайка-лейка, значит, это все в рамках одного дела.

— Все равно Хамеда с его агитками и оружием выделят в отдельное производство.

— Позже, — уточнил Горюнов, подмигнув Олегу, — а пока будем стоять на страже наших трофейных телефонов и симок. Я сейчас свяжусь с Уваровым. Хамед в любом случае пойдет по нашему ведомству. — Горюнов достал из кармана сотовый, покашлял и сообщил мрачно: — Из-за твоей царапины на плече сейчас меня будут кастрировать.

— Любопытно, как это будет происходить дистанционно, — Олег потер ладони в предвкушении, как самоуверенного Горюнова будет пользовать начальство. Но от слишком энергичного потирания ручек у Ермилова отдалось болью плечо. Он скривился.

— Злорадство до добра не доводит, — заметил Горюнов. — А с меня причитается.

— Ладно, оба же сунулись… сдуру, — все же добавил Олег. — Купишь местных лепешек с творогом чапильгаш. А то я в прошлый раз их так до дома и не довез, хотя анонсировал. Вадим слопал.

— Пусть Алексей тебя отвезет в гостиницу. Соберешь вещи, а я подскочу через часик, с лепешками, и провожу тебя в аэропорт.

— А ты?

— Я задержусь.

— Хочешь, чтобы виртуальная кастрация не превратилась в реальную?

— Начальству надо дать остыть, собраться с мыслями, чтобы нечленораздельная и нецензурная речь оформилась в конкретные поручения, лишенные эмоций. Ведь история с Хамидом напоминает рентгенологическую находку. Это, знаешь, когда делают снимок и находят вдруг кисту в кости, о которой не догадывались, а рентген назначили совсем по другому поводу. У нас вышла разведка боем.

«Горюнов явно везунчик, — думал Ермилов по пути в гостиницу. — Сунулся к Хамеду — а это явно было необдуманно. И отхватил джекпот. Даже если нет фотографий, он наверняка зацепил какого-то важного человека. В нашей работе всегда есть место чуду. Копаешь, копаешь, позади уже тонны земли, и вдруг блеснет самородок. Ну а со мной всегда так — я копаю, копаю, а приходит вот такой Горюнов и выхватывает самородок из-под носа. И если пуля срикошетит, то обязательно найдет меня».

Ермилов лукавил. У него был свой и довольно увесистый заветный мешочек самородков. И Ричарду Линли — английскому разведчику, резиденту МИ6 на Кипре — он не единожды сделал козью морду. Вначале даже сам о том не догадываясь. Да и цэрэушникам Олег Константинович не раз ломал их хитромудрые построения.

В гостинице и вещи собирать не пришлось, Ермилов просто достал так и не разобранную сумку из шкафа, бросил ее на кровать, прилег сам на несколько минут и провалился в сон.

Его разбудил Горюнов, сперва побарабанивший бодро в дверь, а затем, не дождавшись разрешения, ввалившийся в номер с пакетом с лепешками.

— Э, да ты скис, полковник, — он заметил мятую со сна физиономию Ермилова с рубчиком на щеке от подушки. Обратил внимание и на промокшую от крови повязку на плече Олега: — Тебе бы врачу показаться. Может, зашить надо?

— Есть новости? — проигнорировал заботу Ермилов, садясь на кровати.

— Уваров поносил меня всяко разно минут десять, но в итоге сообщил, что получит санкцию у начальства на передачу Главку всех электронных носителей Хамеда. Я тебе доложу, как будут новости по содержимому симок. Придется отрабатывать все его связи — работы непочатый край. Зоров «обрадуется». У нас и так хватает командировок, а теперь будет еще больше. Поселимся здесь, как дома, — он обвел взглядом гостиничный номер. — Перед дорожкой не хочешь хряпнуть коньячку, снять стресс?

Горюнов, не получив решительный отпор на сие коварное предложение, сбегал в свой номер и притащил бутылку. Разлил по стаканам коньяк, а Олег пожертвовал одну лепешку на закуску. Когда уговорили полбутылки и пол-лепешки, Петр снова достал из кармана браслет из монеток и стал им позвякивать, перебирая, как четки.

— Чей браслетик? Зазнобы? — Ермилов спросил, но тут же понял, что прозвучало пошловато.

— Она собой закрыла меня от пуль. Ее нет в живых, — без раздражения, спокойно ответил Петр, глядя на браслет. — Нет, предваряя следующий вопрос, это не мать Мансура.

— А где мать Мансура? Ты с ней видишься? — Олег догадался, что речь идет о сыне Горюнова, родившемся от курдянки.

Ермилов переступал границу дозволенного, но все же почувствовал, что Петр не пошлет его подальше за любопытство.

— Только во сне. И эти сны не слишком приятные. Ее убили митовцы, инсценировав это как бандитское нападение. Забили до смерти битами и сбросили в Босфор. Она мне снится такой… ну когда ее вытащили из воды через несколько дней. Хотя не я ее вытаскивал и не я хоронил…

Он помолчал, зажав сигарету губами, но не прикуривая.

— Знаешь, наши погибшие друзья приходят отчего-то, когда нам слишком плохо. Обступают со всех сторон… Начинаешь думать, если бы они были живы, может, все сложилось бы иначе. И от этих мыслей еще хуже…

* * *

В допросной все так же пахло табаком. Монотонный дождь с утра посбивал остававшийся липовый цвет, а пчелы, наверное, спрятались там, где сухо. Сидят себе на своих сотах, заполненных медом, и наслаждаются жизнью.

Ермилов ждал, когда приведут Евкоева, не слишком рассчитывая на то, что тот растает, увидев свою фотографию на фоне Табки, в игиловской черной повязке на лбу с шахадой — символом веры ислама, написанной белыми арабскими буквами. Вдобавок запись допроса Каитова и показания Багрика Чориева. Более того, Горюнов дожал Хамеда, и тот начал давать показания. Оказалось, что именно он организовал выезд Евкоева сначала в Турцию, а затем и в Сирию.

Миронову Олег не предложил участвовать в этой беседе. Тут лучше с глазу на глаз. Он же будет предлагать Рашиду сделку.

Евкоев, увидев в допросной вместо привычной физиономии Миронова другого человека, даже шагнул было обратно в коридор, однако сзади его непреклонно подпирал конвойный.