Метро 2033: Высшая сила - Сергей Антонов

Корнилов хотел снять противогаз, чтобы потереть глаза, но противогаза на нем не было.

Ага. Он вырубился. Только и всего. Тишина и темень – постоянные спутники потери сознания. Только вот валяться времени у него нет. Повсюду псы-мутанты, которые тотчас воспользуются удачным моментом, чтобы порвать его на лоскуты.

По ушам резанул металлический лязг и… Свет ворвался в распахнутую дверь. На пороге стоял человек в камуфляжной форме и лихо сдвинутом набекрень кепи, а позади него – двое верзил с автоматами. Первым был не кто иной, как Павел – офицер Ганзы и близкий друг Корнилова.

– Пора, Юрка. На выход.

Слова застряли у Корнилова в горле. Эта сцена уже была в его жизни. Любовная связь с женой Сомова. Самоубийство Людмилы. Дуэль. Смерть обманутого мужа. Павел пришел за ним, чтобы отвести на расстрел. В Ганзе не поощрялись ни дуэли, ни, тем более, гибель офицеров в мирное время. Поэтому и приговор был жестким. Да, все это уже было. Павел пришел по его душу…

Что, черт возьми, происходит? Повторение – мать учения? Его ведь не расстреляли тогда. Вербанули и отправили к чертям на кулички выполнять задание партии и правительства. Было все это, было!

Корнилов шел по туннелю, сцепив за спиной руки так, как и положено арестанту, и размышлял об играх человеческого подсознания и коварстве дежавю. Нет, конечно, никакого Павла. И конвоиров тоже нет. Просто он…

– Стоп, Юра. Пришли.

Корнилов обернулся. Конвоиры целились в него из своих короткоствольных автоматов, а Павел, втянув голову в плечи, пробормотал:

– Прости, братан. Приказ. Прости и… Привести приговор в исполнение!

– Пашка! Подожди! Все не…

Загрохотали автоматные очереди. В грудь словно ударили кувалдой. Последним, что увидел Корнилов перед тем, как отключиться, были тюбинги на своде туннеля…

Когда Томскому удалось перебежать через дорогу, он оглянулся, собираясь помочь отставшим товарищам, однако позади никого не было. Пропали даже псы-иноходцы. А на дороге, отделявшей набережную от кремлевской стены, начало происходить что-то странное. Задвигались-заскрипели ржавые остовы автомобилей. Ветер взметнул пыль, которая, закрыв солнце, превратила день в ночь. И в ночи этой…

Толик не хотел поднимать глаз, но все-таки посмотрел вверх, заранее зная, что там увидит. Звезды на башнях Кремля не просто горели. Они яростно пылали, освещая все вокруг кроваво-красным рубиновым светом. Раздался пронзительный свист. Он был хорошо знаком Томскому. Паровозный гудок. Именно так он звучал, когда Елена дернула за стальную цепочку в кабине траурного метропаровоза. Тогда она еще объяснила Лехе Аршинову, что гудок – не просто шумовой эффект, а техническая необходимость…

– Выпустить пар, – прошептал Томский. – Да-да, выпустить пар…

Снова гудок. Стук колес. Все ближе и ближе. А потом, раздвигая автомобильные скелеты щитообразным торцом парового котла, из темноты выполз и сам паровоз. Все было на месте: и конусовидная труба, из которой валил подкрашенный красным серый дым, и большой прожектор, закрепленный на паровозной морде. Сверкали молочной белизной ободья колес, вертелись-крутились красные кривошипы, шатуны и кулисы.

Ноги Толика приросли к земле. Он не мог сдвинуться с места и лишь наблюдал за тем, как траурный метропаровоз горделиво плывет по дороге.

В будке машиниста, украшенной надписями «ИС 293» и «1937», кто-то стоял. Черная тужурка. Красная косынка. Елена? Если уж дьявол решил напомнить ему все детали, то в будке должна быть она…

Когда паровоз поравнялся с Томским, машинист повернул голову. Плечи юной комсомолки венчала волчья морда. Монстр приветствовал Толика взмахом руки и, высунувшись из будки, продекламировал тонким девичьим голосом:

– По-прежнему любишь Гумилева, а, Толян? Знаю, любишь. С привычками трудно расстаться. Вот и мы никак не можем покинуть Кремль. Каждую ночь объезжаем свои владения, следим за порядком и подбираем тех, кто потерпел, хи-хи-хи, крушение в ночи. Их и бросаем в топку вместо угля. Плоть горит не хуже, чем традиционное топливо. А в том, что нет нам покоя, виноват ты. Разве трудно было отдать Ильича коммунистам? Нет, тебе и пьянчуге-прапору так захотелось взорвать вождя. Взорвали, суки? Хрен вам на воротники, чтоб шеи не потели! Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!

Багровые отсветы кремлевских звезд касались всего, что находилось в поле их досягаемости, и оставляли свою дьявольскую печать. Теперь Толик был не просто парализован и лишен возможности двигаться. Он попал не только в физическую, но и в психологическую зависимость от этого света. Утратил желание сопротивляться и смотрел на все, что происходило вокруг, взглядом стороннего наблюдателя.

Ничто его не касалось, ничто не могло ни напугать, ни даже взволновать.

Едущий без рельсов паровоз? Полудевушка-полуволк в кабине машиниста? Почему бы и нет? Это ведь Кремль. Сердце не только Москвы, но и всей России. И то, чего не может случиться в других местах, в Кремле и его окрестностях обычное дело. В любом случае звездам виднее, как должно быть. Они знают все о сути вещей, способах манипулирования людьми, поскольку впитывали эти знания десятилетиями. В будни и праздничные дни, на парадах, когда под ними текла пестрая река из людей и плакатов.

Звезды высасывали из ликующей толпы эмоции, пополняя ими свою копилку знаний и возможностей. Часть полученной энергии потом отдавали. В основном тем, кто стоял на трибуне Мавзолея, но иногда и обычным людям. Тогда-то зомбированные звездами строители светлого будущего и совершали поступки, о которых в нормальном состоянии и помыслить не могли.

Звезды всегда руководили всем и вся, а примененное врагами биологическое оружие многократно усилило мощь, заключенную в острых рубиновых гранях. Разве мог простой смертный сопротивляться им? Нет и еще раз нет.

– Лучше присоединиться, – прошептал Томский. – Стать частью системы…

Когда прицепная платформа, борта которой были затянуты красным с черной окантовкой кумачом, поравнялась с Анатолием, паровоз остановился. Хрустнули его стальные суставы, окутались кроваво-серым дымом колеса.

Толик безучастно смотрел на пустой стеклянный параллелепипед саркофага, застывших подле него четверых солдат почетного караула – рослых детин в красноармейской форме с синими стрелецкими нашивками и буденовках с красными звездами, сжимавших в руках трехлинейки с примкнутыми штыками.