Дневники приемной матери ребенка из детского дома - Майя Ракита

Жили-были розы. А около дороги росла Ромашка. Розы красовались собой. Их поливали. Они жили счастливо. А Ромашку никто не замечал. Она хотела превратиться в птицу и улететь. Она поняла, почему растёт. И она стала благоухать. Но, по-прежнему, её не замечали. Но однажды выбежала маленькая девочка и заметила Ромашку. И сказала: «Мама, смотри!». И все её заметили. И все удивились, как они могли не заметить Ромашку, ведь она с ними была вечно!

Жила — была семья. У них родилась дочь. Они поехали покупать ей одежду. Она хотела жёлтый плащ, а ей купили зелёный плащ с брошкой. Она обиделась и сказала: «Я буду гулять в нём только тогда, когда будет идти дождь».

Когда она шла по улице, все говорили: «Сейчас начнётся дождь». Хотя он уже шёл.

2 года мы вместе. Это много или мало? Если сравнивать с ее 4 годами, проведенными в детском садике (мы с дочкой договорились детский дом так называть), это мало. Ничтожно мало. А для того, чтобы подружиться и приладиться друг к другу — достаточно. Но 2 года — это ни для чего не много. И я не раз в этом убедилась. На горьком опыте. Ибо программа детского дома, как черт из табакерки, постоянно выскакивала и лишала меня внутреннего покоя, уверенности, подвижности. Как назло, программа детского дома глубоко въелась в душу моей дочери. Потому что она напрямую затрагивала ее личное будущее.

Было воскресенье. Мы с дочерью сидели на кухне и после вкусного обеда баловались плюшками. Так как мы обе любим сладкое и фрукты, то особенно в выходные дни я старалась купить что-нибудь необычное. В разряд необычного входили гранаты, манго и клубника, а еще торты. Баловать сладким мы себя любили и не стеснялись его есть с наслаждением. Закончив с очередной плюшкой, моя дочь завела разговор о своем будущем.

— Мне в детском садике, — произнесла она с нажимом на слово «детском», — сказали, что когда мне исполнится 18 лет, я смогу выбирать, с кем мне жить — с тобой или со своей родной мамой. А еще мне сказали, — гордо подняв голову, добавила она, — что на суде меня спросят, с кем же я буду жить? Даже не знаю, кого из вас выбрать?

Наши взгляды встретились, и во мне что-то оборвалось. Что-то очень дорогое. Я опустила голову, и на меня накатило ощущение бессмысленности. С ответом я не торопилась, так как в этот миг у меня была масса слов. Но вот именно что масса. Вязкая, липкая, как пластилин.

— А я тоже не знаю, дочка, где ты будешь жить в 18 лет? — честно призналась я. Но очень важно, что сейчас ты находишься здесь, со мной. А если ты не знаешь, кого выбрать, тогда что ты здесь делаешь? Кто ты и что ты делаешь в таком случае в моей квартире?

Наш разговор стал похож на словесную дуэль, где каждый выпад был продуман со всей возможной тщательностью. На случайный треп это похоже не было. Но больше всего меня пронзил голос дочери, ставший в одночасье каким-то чужим и ядовитым. Однако вопрос был поставлен «ребром» и требовал ответа. Да, — подумала я, — два года дочь меня называла мамой. И мне очень повезло, что это произошло само собой, и что так решила именно она — моя дочь. Но одно дело произносить слово «мама», а другое дело принять на себя роль дочери. Моей дочери.

«Видимо настало время», — сказала себе я. И я попросила, благо было воскресенье и драгоценным временем мы располагали, свою дочь написать ответы на два моих вопроса: «Кто ты?» и «Зачем ты здесь?». Дочь ушла к себе в комнату.

Я понимала, что моя просьба может поставить дочь в тупик. Но она быстро и легко написала сказочку:

— Мам, я написала, — дочь вошла на кухню и протянула мне свои ответы.

— Садись и читай.

— Может ты сама прочтешь?

— Нет. Это твои ответы.

Дочь сердито уселась в кресло и таким же отчужденным голосом прочитала то, что написала.

— Дочь, если ты написала сказку, то могла бы написать ее более интересно. Мы с тобой много сказок сочинили, и даже сценариев. Помнишь, как мы ставили пьесу про бычка?

— Ну, — замялась дочь, ты же сказала написать ответы. Вот я и написала.

— А где видно, что это твои ответы? Я услышала сказочку про какую-то девочку. Но это не ты и не я. Я должна знать точно, кто ты для меня. Про себя я знаю, что я — твоя приемная мама, и я много делаю для того, чтобы ты чувствовала себя уверенно, научилась играть на флейте, в большой теннис, чтобы нам с тобой было интересно жить вместе, чтобы в школе ты смогла проявить свои способности. Мне, как приемной маме, очень важно то, что сейчас происходит с нами, и я хочу, я должна знать, что ты думаешь про себя: кто ты и зачем тебе я? Иди и напиши свои ответы на мои вопросы честно и откровенно!

Несмотря на то, что всем своим скорпионским видом моя дочь показывала, что весьма сожалеет о том, что ее «халтура не прошла», она встала и засела опять за письмо без лишних напоминаний. Во второй раз моя дочь написала следующее:

— Так лучше?

— По крайне мере, честнее. Но меня очень смущает, что ты думаешь, что только я стараюсь для тебя. Ведь это ты преодолеваешь все учебные трудности, выполняешь мои задания. Без тебя и твоих усилий разве ты могла бы так измениться? И уж совсем я не понимаю про то, что ты ничего полезного не сделала мне? Это как?

— Нам в детском доме говорили, что мы должны будем отплатить добром и ухаживать за своими родителями, — промямлила дочь себе под нос.

— И что ты думаешь? Ты сомневаешься, что способна сделать что-то хорошее и доброе в принципе? Или ты раздумываешь, делать ли лично для меня что-то полезное?

— Не знаю.

Лицо дочери стало задумчивым. И вообще все в нашей кухне как-то замерло.

Мы посидели минуты две-три в тишине, и я решила начать издалека.

— Вот наша кошка Тигра. Ты ведь за ней ухаживаешь? Это естественно ухаживать за теми, кто тебе дорог. И вопрос только в этом. Кто для тебя дорог? Если я для тебя остаюсь на уровне «она», как ты пишешь в своем ответе, то меня можно и не слушать, и всерьез не воспринимать.