Блики - Виталий Цориев

Светлое пухлое кресло обнимает развалившегося в нём юношу. Его загоревшая кожа на матово-белом фоне. Прохладное прикосновение шелковистой ткани, пупырышки невидимых, вставших дыбом волосков. Задумавшись, он смотрит на небольшую стеклянную вазу, стоящую на комоде: преломлённый в воде свет, одинокий тюльпан, его светло-зелёный, изогнутый стебель. Плотно сомкнутые лепестки тугого, нераспустившегося цветка, её звонкий голос, доносящийся из кухни. Запустив руку под футболку, юноша почёсывает раздражённую, назойливо зудящую кожу.

Пародируя присущую ей от природы грацию, на комично негнущихся ногах и с широко открытыми глазами в комнату входит девочка. Блики света на перламутровых пуговицах её рубашки, короткой, чуть прикрывающей ягодицы. Поймав его улыбающийся взгляд, она строит удивлённую мордочку и продолжает своё прерывистое движение. Клетчато-красная джинсовая ткань обтягивает её торс: маленькие выпуклости груди, худенькие плечи подростка. Фарфоровая чашка рядом с цветком наполнена нежно-розовыми пластинками пастилы, упругой, приторно-сладкой. Протянутая к ней рука девочки на мгновение замирает, глаза недоверчиво косятся на него. Легкое покачивание затронутого кистью стебля.

Встав с кресла, юноша начинает стягивать с себя джинсы. Его член с трудом помещается в плавках: розовый набухший бутон выглядывает из-под белой ткани. Хмыкнув, она отправляет несколько липких подушечек к себе в рот. Едва заметный румянец её щёк, его внимательные, ловящие каждую деталь глаза. Сахарная пудра на её сладких губах, её смелый язык, земляничный вкус её слюны. Пара клейких, льнущих к альвеолам пластинок, непослушные его чуть дрожащим пальцам пуговицы. Светящийся озорством взгляд перебегает с сосредоточенного лица на расстегивающие её рубашку руки. Её сбивчивое ароматное дыхание, влажное скольжение их плоти.

Кончив, он остаётся лежать на полу, прикрыв глаза и напевая себе под нос какую-то мелодию. Пот, испаряясь, холодит его кожу, и она покрывается мельчайшими пупырышками. Звук спускаемой в туалете воды, отрывки их разговора. Он подползает к стоящей на низкой подставке стереосистеме: липкие от спермы пальцы прикасаются к квадратикам клавиш (on. play. repeat. p until —).

С вступлением ударных она возвращается: её нагое тело, изящные, стройные ноги. Выглянувшее из-за облака солнце высвечивает мельчайшие пылинки, падающие и вновь взмывающие от его дыхания. Бирюзовые радужки его глаз, суженные от света зрачки. Сев так, что он может дотянуться губами до её щиколотки, она проводит ладонью по его плоской груди, чуть выделяющимся рёбрам… обхватывает его распрямившийся, набухший член. Упругая, лилово-розовая плоть, всасываемый сквозь сжатые зубы воздух. Их судорожные движения невольно подстраиваются под музыкальный ритм. Скользящее соприкосновение их тел, их дрожащие пересохшие губы (дрожание их губ, пересохших от быстрого дыхания).

Вдруг он замечает розоватые ранки: они появляются на его груди, животе. Их маленькие, расходящиеся устьица сочатся клейкой влагой. Когда она прикасается к ним кончиками своих пальцев, его брови изгибаются в изнеможении, из искривлённого рта вырывается мучительный стон. Его слипшиеся от слёз ресницы, напряжённые мышцы живота. Доводя его до исступления, она какое-то время массирует их, прежде чем продеть в него свои длинные тонкие пальцы. Он кричит от боли и наслаждения: электрический разряд пронзает его тело и передаётся и ей. Её поджатые, побелевшие губы, чуть дрожащие, прикрытые веки: она тихо постанывает. Последние конвульсивные судороги.

Встав у окна, юноша разглядывает прямоугольный кусок неба, гуашево-голубого, с едва заметными, белыми разводами. Аквамариновый муслин занавесок, плескающийся под потолком, его юное, ласкаемое ветром тело. Он осторожно ощупывает ещё не затянувшиеся ранки. Его улыбающееся лицо, сухие потрескавшиеся губы. Спускаемая в туалете вода, обрывки их разговора. Её чуть гнусавый голос. Беззвучно вибрирующие излучатели акустической системы. Играющая где-то в прошлом музыка, её необычный ритм.

Юноша валяется на кремовом диване: нагое, пахнущее потом и спермой тело погружено в его зыбкую поверхность. Прохладный сквозной ветер холодит его кожу. Делая вид, что не замечает его, девочка входит в комнату. Накинутая на голое тело рубашка чуть прикрывает её небольшие, упругие ягодицы. Она подходит к комоду, берёт наполненную пастилой чашку и, хитро улыбаясь, оглядывается. Её карие глаза, по-детски живые, полные озорства. Встретившись с ним взглядом, она тут же отворачивается и, опираясь ладонями на комод, склоняется над цветком: тонкий, втягивающий воздух носик, едва заметное покачивание бутона. Неслышное, но ощутимое приближение его тела, пробежавший по спине холодок. Приторный запах пыльцы, дразнящий аромат его пота. Сладкий комочек растворяющийся во рту. Щекочущее прикосновение стягивающих трусики рук, его губы, шероховатые и влажные, скользящие по её шее. Пристав на носочки, она прогибает спину: нетерпеливые толчки его распалённой плоти, их спряжённые, содрогающиеся тела…

Зарубцевавшиеся было ранки вновь начинают сочиться, их расходящиеся маленькие устьица пугают юношу и он закрывает глаза. Её закинутая назад рука скользит по его бедру, талии, и, нащупав, их липкие отверстия, проникает в него. Он со стоном выдыхает. Его закатившиеся глаза, капельки повисших на ресницах слёз. Остановившись, он с трудом сдерживает оргазм.

Когда юноша открывает глаза, он видит множество клейких нитей, серебристых и розовых. Они переплетаются, соединяя их слипшиеся тела, совсем юные, стройные, дразнящие своей недоступностью. Земляничный вкус её сладкой слюны, влажные от слёз ресницы. Дёргающаяся секундная стрелка, не способная продолжить своё вращение.

Эластичные подушечки пастилы.

Проснувшись ночью из-за какого-то неприятного сна (крысы, свалка, сгнивший бомж), Артур, прежде чем вновь уснуть, решает сходить отлить, чтобы потом ему ничего не мешало спать до полудня. Включив свет в туалете и раскрыв дверь, он замирает на пороге. Серебристо-серые твари, некоторые больше двух сантиметров в длину, замерли от неожиданного ночного вторжения. Вначале он принимает их за семена тмина, густо рассыпанные по полу, но когда чешуйницы, все разом, начинают разбегаться и прятаться в дырках по углам, Артур испытывает чувство гадливости и даже делает шаг назад, словно испугавшись, что эти насекомые с мелкими быстрыми лапками и чувствительными усиками, хотят напасть на него. Он моргает, трет заспанные глаза, вновь смотрит на пол. Привкус горечи во рту, запах паленых волос. Гладкий кафель в туалете бликует, чешуйниц на нем больше нет – он заходит внутрь, поднимает стульчак, мочится, испытывая довольно сильную резь в уретре. Закончив, он стряхивает с конца несколько капель и вдруг замечает, что из устья уретры торчат едва заметные белесые волоски, подозрительно похожие на хвостовые отростки насекомого. Кажется, их три штуки – центральный и два боковых – и они слегка шевелятся. Приступ подкатившей к горлу дурноты, выступивший на лбу и шее пот. Перехватив левой рукой и сжав член так, чтобы чешуйница не смогла пробраться вглубь него, указательным и большим пальцами правой руки он осторожно ловит ее за хвост и медленно вытаскивает из себя наружу. Артур чертыхается, бросает извивающееся тельце в унитаз, одновременно лихорадочно соображая, как такое могло случиться. Капля пота сбегает по его затылку и шее, щекоча кожу, и он вытирает ее рукой, но когда смотрит на ладонь, то видит на ней не прозрачную влагу, а серебристо-серые ошметки: размазанное чешуйчатое тельце, прилипшие усики и хвостовые нити. Зуд распространяется по всему его телу: спине, ногам, он чувствует его в ушах, даже за глазными яблоками внутри головы. Артур открывает рот, чтобы закричать, но не может издать и звука. Свет в туалете гаснет и он понимает, что остался совсем один в этой кишащей древними тварями темноте. Тихая параноидальная музыка водопроводных труб с растянутыми в бесконечность нотами, липкий панический страх и осознание, что ему никогда не выйти наружу.