Веселые и грустные истории про Машу и Ваню - Андрей Колесников

– Папа, в следующий раз пойдешь показывать моду вместе с нами.

Ваня и Маша в детском саду ходят в одну группу, несмотря на то что мальчик младше девочки на 1,8 года. Но они так решили, и глупо было бы с ними спорить.

Нам показалось, что в этом вообще-то ведь довольно много плюсов. Брат и сестра будут целый день беречь друг друга в этом бушующем мире. Если бы мы знали… Если бы мы только знали.

Они перестали замечать друг друга на второй же день. Ване стало не до Маши, потому что он приходил в группу отчего-то очень голодный и стремился как можно скорее съесть кашу. Стремление, безусловно, похвальное, родительское сердце могло только мечтать о таком повороте событий, но мне стало видеться в этом что-то маниакальное. У него были такие глаза… Даже я, глядя на него, понимал, что промедление смерти подобно.

Я быстро понял, в чем дело. Он знал ведь, что, как и дома, в детском саду его кашу может съесть Маша. И даже обязательно попытается съесть. Если бы Маши не было, он бы ни о чем не беспокоился. Он бы понимал, что у него есть его тарелка и ее никто не отнимет. Но, зная, что вместе с ним в комнату входит Маша, он отдает себе отчет в том, что ее не заинтересует ничья тарелка, кроме его.

На Машу его поспешность тоже произвела странное впечатление. Вместо того чтобы под благовидным предлогом выманить брата из-за стола (например, заставить, как и дома, сначала вымыть руки), она начала демонстративно встречаться глазами с другими мальчиками.

Там есть с кем встречаться глазами. Там есть Вадик и Степа. Оба уловили Машин месседж и приняли его близко к сердцу. Вадик начал каждое утро приносить Маше надутые воздушные шарики. Представляю, чего это стоило его родителям. Но и ему тоже. Можно только догадываться, сколько сил он потратил на то, чтобы объяснить им, почему он должен это делать.

От них это решение также потребовало безусловного мужества. Я представил, как тяжело ворочающийся в постели и все еще крепко спящий папа надувает этот шарик, который подсовывает ему непричесанная, но все-таки уже полусонная жена, и прямо туда, в безобидный этот шарик уходят его искренние слова… все без исключения слова, которые он этим ранним утром смог найти для того, чтобы еще раз по достоинству оценить эту романтическую идею своего мальчугана.

А Степа по утрам приносит Маше конфеты. Ему, наверное, проще. Конфеты он, наверное, тырит еще с вечера. Я бы, во всяком случае, поступил на его месте именно так. Да так на его месте поступил бы, наверное, каждый.

Вадик за свои шарики потом целый день не отходит от Маши. Степа за свои конфеты не требует ничего. Он выше этого. Возможно, правда, что он просто ждет, пока масса подаренных конфет не станет критической, и тогда он потребует за свои конфеты чего-то особенного.

Но то, на что до сих пор не может решиться Степа, Маша с Вадиком давно прошли. И я намерен рассказать об этом – здесь и сейчас. Но сначала про Ваню.

Ну так вот, разве Маше до Вани в этой ситуации? И он, съев кашу, замечает ведь, наверное, что у сестры бурная личная жизнь и полностью получит Машу в свое распоряжение он только после детского сада. Это не может не беспокоить его. Не потому ли он сошелся с Катей?

Эта девочка всегда опаздывает в детский сад. Она приходит еще позже, чем Маша с Ваней. Она кажется очень легкомысленной и даже ветреной. Это, по моим подсчетам, не может не привлекать к ней внимания. Вот Ваня и увлекся. О, свято место пусто не бывает!

Теперь они все время вместе. Вот уже целую неделю. Ваня, между прочим, очень постоянный. Он приносит Кате сушки. Правда, сушки эти он приносит и всем остальным тоже. И угощает даже Машу – правда, делает это иногда с таким лицом, что Маша после того, как берет сушку (все-таки, конечно, берет), еще несколько минут горько рыдает на плече у Вадика.

Но их объединяют не только общие переживания. Пора рассказать о самом сокровенном, что было между Машей и Вадиком.

– Папа, я хочу тебе кое-что сказать, – шепотом произнесла Маша поздним вечером.

Я по понятным причинам дорожу такими минутами в нашей жизни. Во-первых, случаются они крайне редко. Во-вторых, я же знаю, что информация, которую я сейчас услышу, предназначена только для моих ушей. Я даже не очень понимаю, зачем я рассказываю это сейчас.

И я понимаю, что Маша иногда говорит со мной о том, о чем не говорит больше ни с кем, потому что я никогда не подводил ее. Не то что у меня просто не было случая. И не потому, что я, ее отец, буду нем как рыба на этот счет до самой смерти. Опять нет. Просто я, бывает, сразу забываю о том, что она сказала, потому что все время не о том думаю.

Но того, что я услышал на этот раз, я не забуду никогда.

– Папа, – сказала Маша, – мы так целовались!

– С кем?

– С Вадиком.

– А кто первый начал? – задал я, как казалось, самый принципиальный вопрос.

– Конечно, я, – передернула плечами Маша.

Ей, наверное, показалось диким предположение, что первым мог начать Вадик.

– И что теперь? – задал я еще один принципиальный вопрос.

– Не знаю, – задумчиво сказала она. – Но ты не беспокойся. Ты целуешь меня лучше.

Нельзя сказать, что в этот момент я вздохнул с облегчением.

– Маша, а что еще вы делаете с Вадиком? – с беспокойством спросил я.

– Что? – на мгновение задумалась она. – Спим вместе.

– Давно? – переспросил я.

– Давно, – вздохнула она. – С самого начала. Выяснилось, что с самого начала этого года, то есть с сентября, их кровати оказались рядом. Так что они действительно спят вместе. Более того, Маша расстилает и застилает постель Вадику, а он – ей.

И вот только тут я вздохнул с облегчением. Боже, вся в меня! Моя дочь! В моей детсадовской жизни ведь была Варя Сварцевич. Она тоже всегда стелила мне постель. Я, правда, не отвечал ей взаимностью в этом смысле. Я просто любил ее до девятого класса.

Пятилетний мальчик Саша мне сразу понравился. Это был очень воспитанный мальчик. Мама не позволяла ему делать ничего лишнего. Она держит его буквально в ежовых рукавицах. Представляю, чего ей это стоит. Его папа понимает: поскольку он видит сына крайне редко, то позволит ему все, что тот сможет себе только вообразить, – и поэтому старается делать вид, что хладнокровней всех относится к окружающей его действительности.

Действительность, казалось, отвечала ему взаимностью. И Маша, и Ваня, и Саша, и брат его трехлетний Леня не обращали внимания на родителей, потому что готовились к встрече с прекрасным. Утренник в одном закрытом клубе должен был пройти с участием культового композитора Владимира Шаинского.

Это интересный клуб. Вечерами дамы приходят сюда в бриллиантах и мехах, чтобы поговорить. Кое-кто из этих дам, впрочем, подозревает о том, что в недрах клуба (за рестораном налево и чуть правее) существует одна маленькая дверь в стене. Эта дверь ведет в детскую комнату. В обыкновенную детскую комнату – с горками, качалками, мячиками и скакалками. Такие комнаты есть сейчас чуть ли не во всех супермаркетах. В таких комнатах можно ненадолго оставлять детей, пока ходишь по магазинам или сидишь в баре, а когда возвращаешься за ними, они орут как резаные, отказываясь уходить, и правильно делают, ибо никакие, даже самые хорошие, родители не в состоянии заменить ребенку хотя бы одну весьма посредственную скакалку. И не надо расстраиваться по этому поводу. Просто у родителей и скакалки разное назначение.