Тайные практики ночных шаманов. Эргархия - Ночная группа - Константин Ворон

Но это легко сказать, а сделать сложновато. Сознание нужно очищать и перемещать свое «Я» в очищенную зону. Это не делается по желанию, это тяжелая работа.

Инструктор снова замолчал. Мы погрузились в размышления. Меня одолевали мысли о Кобре. Из слов Инструктора я заключил, что «на смену любви приходит дружба». Напомню, я был молод и обуреваем всеми соответствующими возрасту желаниями. Разрыв любовных отношений с Коброй, да еще по «приказу вышестоящего начальства», казался невыносимым.

Но тут я вспомнил про Лань. Я вспомнил, что боялся встречи с Ланью, с необходимостью либо выбрать одну из женщин, либо лгать им обеим. Историю с Коброй я все-таки переживал как измену Лани и испытал внезапное облегчение от того, что ситуация выбора разрешилась помимо моих усилий. И тут же почувствовал стыд: я обрадовался тому, что кто-то решил за меня мою же проблему. Вспомнилась недавняя «борьба за мою душу» Толстяка и Локки. Я всегда боялся кого-то обидеть и уклонялся от ситуаций жесткого выбора. А тут пришлось это сделать дважды.

Эти размышления взбудоражили меня. Я вдруг понял: что-то очень важное изменилось во мне. И принял отказ от интимных отношений с Коброй как знак этих изменений.

Когда совсем стемнело, мы двинулись дальше в путь. Снова взбирались в гору, спускались в какие-то расщелины и наконец оказались прямо над хатой. Внизу уже шла пьяная беседа. Инструкторы сидели вместе со всеми, рассеявшись между своими подопечными.

– Смотрите на них, как на сцены спектакля, как на изображения. Каждый раз, когда вы почувствуете какое-то отношение к этим людям, связь с ними, отследите их и поймите, что все они порождены вашим и только вашим сознанием.

С этими словами Инструктор спустился вниз и незаметно присоединился к общему разговору.

Окончание занятий отмечали до рассвета. «Ракета» уходила утром, и празднование плавно перешло в сборы. Через час оставалось только две палатки – в одной из них жил Локка, а другая оставалась пустующей.

Мы сидели в своей «засаде». Когда группа и инструкторы потянулись к пристани, Питерец предложил разложить спальники и подремать. Это было кстати. Нас клонило ко сну. Но поспать нам не довелось. Внезапно появился Инструктор и повел нас в глубину леса. Мы шли долго, пока не наткнулись на одиноко стоящий шалаш из сухих веток, прикрытый листьями так, что он не был виден даже на расстоянии трех метров. Перед входом сидел высокий блондин, которого я несколько раз видел на занятиях в общей группе. Мы поздоровались.

– Пока вы будете жить здесь, – сказал Инструктор.

– Познакомьтесь, – добавил он, – у вас теперь будут новые имена, соответствующие сути вашей работы и специализации в Ночной группе.

Он назвал наши имена. Я получил кличку Ворон, Питерец – Паук, блондин – Волк, а в отношении Кобры меня ожидал сюрприз. Коброй я называл ее только про себя. Никто не знал моей привычки давать людям понятные только мне прозвища. Тем не менее, Кобра получила именно это имя – Кобра.

– Вы будете заниматься не только ночью, – продолжил Инструктор, – когда приедет вторая Дневная группа, вы будете сосуществовать с ними сначала незаметно, а дней через десять вольетесь в ее состав и будете работать с дневными инструкторами. Среди них буду и я. Но я-дневной и я-ночной – разные существа. Днем я – один из многих.

С вами четырьмя я работаю по ночам, превращая вас в деев. Днем вы получаете знания по техникам, ночью – учитесь входить в соприкосновение с Реальностью и выращивать в себе Волевое Существо. Кстати, Ночь – это отнюдь не время суток, это особое состояние – и мое, и ваше. Мы можем работать и при свете дня. Вы сами увидите, чем отличаюсь я как Инструктор от себя в качестве простого инструктора. А пока отдыхайте.

Пространство внутри шалаша оказалось на удивление просторным. Мы вчетвером расположились, практически не прикасаясь друг к другу. Я закрыл глаза и тут же заснул.

Когда я проснулся, Кобра уже сидела и смотрела на меня. Я хотел обсудить с ней все, что случилось и наше новое положение. Но вспомнил наставление Инструктора – ничем не выдавать своего знания. Это напоминало какую-то детскую игру. Но тем не менее я решил поиграть в нее. Для меня согласие участвовать в предложенной авантюре почему-то оказалось очень важным, и я понимал, что, нарушив правила, я тут же вылечу из группы навсегда.

У меня возникли воспоминания о недавнем, еще вчерашнем прошлом, меня потянуло к Кобре, я почувствовал к ней нежность, но тут же совершил то движение, о котором говорил Скандинав. Мое активное «Я» смотрело на чувства и желания со стороны. Я видел, что Кобра делала то же самое. Мы пытались отрезать от себя все то, что было между нами до сегодняшнего дня. В какой-то момент я вдруг остро почувствовал нелепость ситуации – я отказывался от чего-то важного, так толком и не поняв, во что же я влип. То ситуация поворачивалась ко мне своей нелепой и игровой стороной, то решение стать новым существом казалось невероятно важным. Я вспомнил свое возбужденное состояние и чувство облегчения от принятого решения, пришедшее в лесу, на белых камнях. Я снова был тверд в своем решении.

Инструктор появился внезапно. Увидев его, я ощутил точно такой же толчок, какой испытал, впервые увидев светящуюся поляну: он был совершенно не похож на себя.

Он был одет так же, как и раньше, у него был такой же овал лица, такой же цвет и разрез глаз, те же волосы и прическа. Но в нем чувствовалась какая-то чуждость его прежнему облику. Он был пропитан неопределенностью – в его движениях не было единого стиля, который характеризует человеческую индивидуальность. Скорее, он напоминал то одного, то другого, то третьего инструктора. Его мимика была такой же изменчивой, как и походка, а когда он заговорил, то интонации одновременно походили на те, к которым мы привыкли, и те, которые были характерны для других инструкторов. В целом это все производило какое-то шоковое впечатление. Я впервые понял, недоумение – это тоже эмоция, и эмоция не менее сильная, чем страх.

Он приблизился к нам и присел на пенек перед входом в шалаш.

– Я назначаю свидание каждому из вас, – сказал он.

Он пригласил меня на встречу возле хаты в девять вечера, Кобру – к шести часам на берегу водохранилища, Волка – к двенадцати ночи, а Паука – к трем часам ночи. Потом встал и удалился своей странной, меняющейся и совершенно неопределимой походкой. Мы сидели совершенно потрясенные.

– Это и есть он-ночной? – попытался вложить в свои слова скепсис Паук.

Ему никто не ответил.

Сначала ушла Кобра. Прошло почти три часа, и она вернулась. Вид у нее был совершенно озадаченный. Она не стала отвечать на вопросы, а сразу же уползла в дальний угол шалаша, накрылась с головой накидкой и замерла.