Стоящий в тени Бога - Юрий Пульвер

Зелот вспомнил, как выглядела эта местность всего дюжину часов назад. Крики, воинские кличи, ругань, стоны, удары железа мечей о дерево щитов, топот босых ног, сандалий, конских копыт, глухие шлепки от падения бездоспешных тел, звон металла – от столкновения с землей убитых и раненых, облаченных в броню.

Сейчас на поле царствовала тишина. Мертвая. По ноздрям бил омерзительный запах начавшегося разложения множества тел... Метавшиеся тогда по полю тысячи людей застыли на земле. Покрытые пылью и кровью, неживые...

«Краса твоя, о Израиль, поражена на высотах твоих! Как пали сильные!» (2 Пар. 1:19).

Ужас, стыд и отчаяние снова обожгли душу раскаленным металлом: «Человек, сбившийся с пути разума, водворится в собрании мертвецов» (Пр. 21:16).

Вот и он, сбившийся с пути разума, Иуда Гавлонит, водворился в собрании мертвецов...

Вождь зелотов брел, спотыкаясь, от трупа к трупу, обыскивал их, не разбирая, где италик, а где иудей. Ни у кого не нашлось вожделенной фляжки. Жажда и отчаяние усиливались, он впадал в полубредовое состояние. Сухое горло с трудом выкашливало древнее пророчество Торы:

«Опустошу землю вашу, так что изумятся о ней враги ваши, поселившиеся на ней.

А вас рассею между народами, и обнажу вслед вам меч, и будет земля ваша пуста и города ваши разрушены» (Лев. 26:32—33).

Наконец-то один из убиенных римских солдат согласился поделиться с живым мертвецом своей неиспользованной фляжкой. Жадно сглотнув «поски» – воды, смешанной с уксусом и взбитыми сырыми яйцами, Иуда в страхе оглянулся вокруг: нет ли неприятеля? И устыдился чувств своих, а увлажненные его губы и язык вновь зашептали:

«...Оставшимся из вас пошлю в сердца робость в земле врагов их, и шум колеблющегося листа погонит их, и побегут, как отмена, и падут, когда никто не преследует.

И споткнутся друг на друга, как от меча, между тем как никто не преследует, и не будет у вас силы противостоять врагам вашим» (Лев. 26:36—37).

Сердце прыгнуло из грудной клетки и заскакало, как поднятый лисицей заяц из куста: невдалеке показались две фигуры. Невысокие, коренастые, без доспехов: один в хитоне, другой – в италийской тунике. Небольшие круглые щиты за спинами, на боках короткие мечи, на головах – каски, в руках – луки с наложенными стрелами. Велиты – легковооруженные солдаты вспомогательных войск Рима. Очевидно, вышли в дозор.

Сил нет ни на погоню, ни на сопротивление. Удел беспомощного – плен.

«...А оставшиеся из вас исчахнут за свои беззакония в землях врагов ваших, и за беззакония врагов своих исчахнут» (Лев. 26:39).

Впрочем, никогда нельзя терять веру в помощь Адонаи: «Соблюдающий заповедь не испытывает никакого зла...» (Еккл. 8:5). Настало время проверить, доподлинно ли соблюдал Закон его главный защитник...

Спаси, Господи!

Иуда, намеренно не обращая внимания на приближающихся дозорных, преклонил колени перед щедрым трупом легионера, одарившим его живительной влагой, и стал снимать с тела доспехи, следуя плану, который вдруг сам собой пришел ему в голову.

– О боги! Какое чудо даровано мне парками Клото, Лахезис и Атропо[37]! Много раз видел я, как победившие воины грабят убитых неприятелей. Но чтобы побежденный вернулся на поле брани после бегства или гибели своего войска и нашел утешение в мародерстве – такого доселе не встречал! А ты, Крикс? – раздался голос за спиной Иуды.

Велит говорил на правильном греческом языке, причем очень быстро. В ответ послышалось неопределенное хмыканье, похожее на хрюканье.

Галилеянин медленно, без резких движений повернул голову. Его взор зафиксировал два направленных прямо ему в глаза острия стрел. Древки лежали на полунатянутых луках. Крепкие, без дрожи, руки держали метательные орудия в нескольких шагах от вождя зелотов. Две пары злобных очей, казалось, пронзали Иуду насквозь.

– Такая глупость... Нет, пожалуй, такая жадность заслуживает достойной награды! Крикс, пожертвуем одну лепту[38]? Она ему пригодится... То есть, я хочу сказать, мы сами положим монетку ему в рот в качестве навлона, или, как еще говорят латиняне, донация, то бишь платы Харону, – продолжал измываться грек.

Иуда вспомнил: так зовут в эллинском подземном царстве Аид лодочника, который перевозит души умерших через реку Стикс, ограждающую тот свет от этого.

Велит в тунике неопределенно хмыкнул и кивнул головой в сторону, откуда они оба пришли.

– Ах да, я же забыл, что легат приказал щадить и немедленно доставлять в лагерь всех евреев, какие окажутся поблизости. Живыми ведь почти никого не взяли, эти мятежники сражались геройски, буквально все предпочли смерть пленению. Но ведь никто не узнает, когда именно убили этого зелота. Трупом больше, трупом меньше... Уж больно я ненавижу трупограбителей!

Иуда решил, что пора кончать эту греческую комедию, грозившую окончиться трагедией (в свое время его детский наставник в науках и искусствах Гераклит объяснил разницу между театральными жанрами).

– Я не мародер, – с достоинством ответил он, стараясь говорить на истинном наречии Эллады, а не на ублюдочном для любого чистокровного грека койне.

Лучник-болтун удивленно поднял брови:

– А кто же?

– Если бы твой ум был так же быстр, как речь, ты догадался бы сам. Я – целитель.

Римский наемник понимающе закусил губу и наморщил лоб.

Со времен Ассирии и Вавилонии по всей известной ойкумене врачам запрещается делать вскрытие[39]. Для изучения анатомии лекарям специально приходится ездить на поля сражений, дабы осматривать и ощупывать раны живых и мертвых. Воинским начальством и жрецами это не поощряется, солдаты же относятся к таким занятиям благосклонно. Они понимают: чтобы хорошо лечить, надо знать строение тела и снаружи, и изнутри.

– Не больно ты смахиваешь на врача. Вон какие мозоли от щита на руке. И где твои снадобья и инструменты?

– Я долго был воином. Как, кстати, и ваш Гиппократ. Запасы же мои остались в лагере. Кого здесь лечить? Раненых унесли с поля, тут лежат одни мертвецы.

На лице грека отразилось изумление, физиономия его спутника оставалась бесстрастной, словно поверхность водоема в безветренную погоду.

– Ты знаешь имя отца медицины! А хороший ли ты целитель?

Иуда раздвинул краешки губ в презрительной улыбке:

– Какой же врач скажет про себя худое слово?

Тут, наконец, второй лучник снизошел до того, чтобы процедить:

– Хватит болтать, Неарх! Отведем его к легату. Если тот оставит его в живых, пусть раненых попользует, у нас треть войска в лазарете. Потом продадим его. За хороших врачей дают большие цены!