Вера, Надежда, Виктория - Иосиф Гольман

Лена договорилась с Маргариткой, чтобы та посидела одна и никому дверь не открывала, а сама быстро пошла к Кате Лебедевой. Подруга не подруга, но в данной ситуации человек жизненно необходимый.

Лебедева, по счастью, оказалась дома.

Дверь открыла сама. В красном атласном халате и таких же тапочках – вкус она, похоже, вырабатывала на любимой ею индийской кинопродукции.

– Привет, Малиновская. Давно не виделись.

– Да не так уж и давно, – усмехнулась Лена.

Хозяйка все поняла с полуслова, глаза хищно вспыхнули – Катька чуть не с детсада активно подторговывала, впаривая своим сверстникам сначала переводилки и обертки от жвачек, а потом, повзрослев, дешевые шмотки и косметику.

– Сколько хочешь? – спросила она Лену, внимательно заглядывая в глаза.

– Не знаю, – Лена действительно не знала. – Сколько дадут.

– Немного дадут, – хохотнула Лебедева, прикуривая сигарету. – Кризис, однако.

Лена поморщилась от табачного дыма, но ничего не сказала: во-первых, она в гостях, а во-вторых, пусть что угодно делает, лишь бы помогла отсрочить выселение Маргаритки из теплой квартиры.

Наконец Катька назвала сумму.

Даже Лена понимала, что слишком маленькую. Однако обиды и тут не возникло: она же сама, по собственной воле, пришла к Катьке. Так чего ж обижаться?

– Согласна, – сказала Лена.

На первый взнос хватит любых денег. Пока что, к сожалению, речь идет скорее не об уплате долга, а о дезинформации кредитора.

Катька расстроенно заморгала сильно накрашенными глазами: поняла, что если б и меньше назвала, Лена бы не стала торговаться – она уже и так торопилась, оставив Маргаритку одну в квартире.

Лебедева вышла из кухоньки, где они вели свои переговоры, и вернулась с тощей стопкой купюр. Дважды пересчитала и, не скрывая сожаления, передала деньги Лене.

«Вот же бедняга», – пожалела ее Лена. Катька, даже протянув ей деньги, не смогла себя заставить сразу выпустить стопку из пальцев. Это ж надо так всю жизнь мучиться, отдавая каждый рубль, словно часть себя…

Лена побежала к сберкассе, но там оказалась огромная очередь: работало только одно окошко. Она развернулась и до возвращения решила зайти в ДЭЗ, благо по пути.

Там очереди не было.

Зато была доброжелательная приветливая женщина, выслушавшая ее рассказ с полным пониманием и нескрываемым сочувствием.

– В общем, правильно мыслите, – одобрила она Ленину тактику. – Платите мелкими долями, но чаще. Хотите, я вам выверку всех долгов сделаю? – предложила она.

Лена точно не хотела. Но не отказалась, назвала адрес: лучше знать проблемы в лицо, чем ждать, когда они выскочат как черт из табакерки. Кроме того, если начать хлопотать об отсрочке, то тоже необходимо представлять фактическую ситуацию.

Женщина пощелкала клавишами компьютера и… явно удивилась. Еще пощелкала. Даже ушла в соседнюю комнату с кем-то консультироваться.

Наконец вернулась, распечатала итоговую таблицу и – с некоторым раздражением – сказала:

– Вот. Распечатка по Малиновской. Вы ведь Малиновская?

– Да, – фамилию Лена не меняла ни разу, даже выходя замуж.

– Нет у вас никаких долгов. Морочите голову себе и людям.

– Этого не может быть, – спокойно возразила Лена. Она взяла с собой официальную бумажку с угрозами и теперь протянула ее рассерженной сотруднице.

Та внимательно изучила текст. Даже конверт, в котором хранилась депеша, осмотрела: и так, и на свет.

– Ничего не понимаю, – буркнула женщина и опять застучала по клавишам. Потом звонила по телефону. Потом снова сверялась с коллегами из соседней комнаты.

– Вот теперь все ясно, – подвела она итог своих изысканий. – Все ваши долги по квартире и коммуналке погашены. Позавчера прошел платеж.

Лене, в отличие от работницы ДЭЗа, ясно не было ровно ничего.

Какой платеж прошел? Кто платил? С какой стати?

В конце концов Лена поблагодарила даму и ушла скорее довольная, чем расстроенная. Платеж, несомненно, ошибочный. Но даже ошибочный платеж ей сейчас очень на руку. Разве она сама не собиралась заняться чем-то похожим, а именно полуобманом? А тут все само собой вышло.

Она помчалась по заснеженным дорожкам в сторону дома – снег таки выпал, и обильный, а Маргаритка еще маленькая, чтобы подолгу оставаться одной.

По дороге, на бегу, купила в ларьке любимый тортик дочки: только что испеченную полукилограммовую «Сказку».

Во двор забежала, запыхавшись, – и тут же увидела знакомую машину.

Удивилась. Обрадовалась. Зашла в подъезд.

На лестнице перед ее квартирой, прямо на ступеньках, сидел… Круглов Николай Владленович. Собственной персоной. Папочку пластмассовую под себя, чтоб не испачкаться, подстелил. Все такой же маленький, аккуратненький. В модной, рассеченной на неровные прямоугольнички белыми меховыми полосками итальянской дубленке: Лена видела похожую в передаче о дизайне одежды.

– Здравствуйте, Лена, – улыбнулся он. – А мы тут с Маргариткой общаемся.

– Здравствуйте, – оторопело ответила та. – Почему ж вы не заходите?

– Мама, ты же сказала: никому не открывать! – запищал из-за двери обиженный Маргариткин голос.

– Все она правильно делает, – поддержал девочку Николай. – Сказано не открывать, значит, не открывать.

Через минуту они уже снимали в прихожей верхнюю одежду: он – свою шикарную дизайнерскую дубленку, она – более чем скромную шубку из «меха чебурашки».

– Я сейчас вас чаем напою, – захлопотала Лена («Господи, как кстати с тортиком получилось!»).

Она машинально поискала в серванте свой замечательный немецкий сервиз, пока не вспомнила, что фарфор остался в хищных лапах Катьки Лебедевой.

– А чашки у нас только обычные остались, – полуизвинилась Лена перед гостем.

– Вот уж что точно меня не волнует, – усмехнулся Круглов.

Еще через минуту они уже осторожно пили обжигающий черный чай, заедая его восхитительным свежеиспеченным тортиком.

– Это и есть простое человеческое счастье, – подытожил гость.

И тут в Лениной голове все сошлось. Связалось. Соединилось.

– Так это вы оплатили коммуналку, – сказала она.

– Меня это не напрягло.

– Но я не могу принимать подарки, которые даже не обсуждались.

– Не берите в голову, – отмахнулся Николай Владленович. – Это вообще неважно.

– Неважно понимать, что происходит с твоими собственными финансами?

– Неважно все, кроме здоровья детей, – уже серьезно ответил Николай. – Я имею в виду настоящую важность.