Мушкетер - Валерий Большаков

— Здесь нет арестованных! — отрезал Шарль-Сезар. — Следуйте за мной.

Гвардейцы, недоверчиво поглядывая на Олега, покинули пустырь.

— Право, сударь, — обратился к Сухову один из секундантов барона, в меру упитанный жизнелюб с пышными усами, — вы сегодня сберегли не одну жизнь, а сразу пять! Я уж было изготовился сразиться с этими красными чертями!

— Что вы им такого сказали? — полюбопытствовал другой секундант, высокий и худощавый, с впалыми щеками затворника.

— Открыл один ма-аленький секретик, — усмехнулся Олег. — Коль уж мне выпало служить вместе с вами, милостивые судари, то скоро поведаю его и вам. Но сперва покончим с нашими размолвками. Барон, если вы продолжаете настаивать, то я приношу вам свои извинения. Надеюсь, вы удовлетворены?

— В-вполне, — взбодрился де Сен-Клер. — Да я и не настаивал…

— В таком случае приглашаю всех присутствующих отпраздновать пополнение роты мушкетёров в «Львиной яме» на Па-де-ла-Мюль! Я угощаю!

Надо ли говорить, что предложение было принято с восторгом? И пятеро мушкетёров отправились обмывать лазоревые плащи своих новых однополчан.

Король Людовик не походил на монархов прошлого. Он не просто был лишён обычной дворянской спеси, но и отвергал довлеющее над аристократией табу — дескать, знатному человеку нельзя работать.

Отвергать труд было в обычае ещё у знатных римлян, уверенных, что не дело патриция — зарабатывать на хлеб насущный своими руками, как ремесленники да земледельцы, своим потом и кровью, как гладиаторы. Для этого, дескать, рабы имеются, а гражданину Рима подобает заниматься либо философией, либо войной.

А вот Людовик XIII не считал зазорным самому заправить постель или обслужить себя за столом. Более того, сей монарх многое умел делать своими руками: он ковал железо, выделывая даже целые ружья, вытачивал шахматные фигурки из слоновой кости, сколачивал оконные рамы, плёл корзины и тенёта, изготавливал фейерверки и духи, шил, строгал, чинил ружейные замки, готовил еду.

В общем, родись Людовик не в царственной семье — не пропал бы с голоду. Заделался бы справным мастером, а то бы и в купцы вышел. Так своё ли место занимал сей экстравагантный монарх? Да Бог его знает…

Набожный и меланхоличный, король с одинаковым рвением занимался охотой и политикой. Вот только объявляя войну или заключая мир, он не вкладывал душу в государственные дела — на это у него был Ришелье, употребивший слово «родина» применительно ко всей Франции.

С малых лет враги приучили Людовика быть чёрствым, жестоким и неблагодарным. Его величество отлично понимал, что кардинал куда сильнее его умом и духом, это уязвляло самолюбие, часто портило настроение, и всё же чувство долга и справедливости в нём побеждало.

Бывало, что вражья стая, ополчась в очередной раз на Ришелье, подговаривала Людовика сместить зарвавшегося кардинала. Его высокопреосвященство уже и сам подавал прошение об отставке, не дожидаясь «оргвыводов», однако мудрость не изменяла монарху, и он писал в ответ кардиналу: «Я полностью вам доверяю и не смог бы найти никого, кто служил бы мне лучше вас. Прошу вас не удаляться от дел, иначе они пойдут прахом. Я вижу, что вы ничего не щадите на службе королю и многие вельможи держат на вас зло, ревнуя ко мне; будьте покойны: я буду защищать вас от кого бы то ни было и никогда не покину».[58]

Придворные, привыкшие жить в праздности, частенько корили его величество за недостаток зрелищ и балов — вельможные тунеядцы скучали.

У Людовика же часто появлялось желание и вовсе разогнать двор, падкий на роскошь и погрязший в интригах, но он терпел — положение обязывало.

Король искренне недоумевал, отчего все эти придворные ноют и жалуются? Ведь в году столько праздников!

Третьего января парижане чествовали свою покровительницу святую Женевьеву, по улицам носили ковчег с её мощами, и король следовал за процессией с непокрытой головой. А три дня спустя отмечали Богоявление, на Сретение пекли блины…

А Пасха? А Вознесение? А Иванов день? В четверг после Троицы наставал праздник Тела Господня — пышная процессия отправлялась от королевской приходской церкви Сен-Жермен-л’Оссеруа к Лувру. Шли ремесленники ото всех цехов, шли студенты Сорбонны. Впереди с песнопениями несли Святые Дары, за ними шествовал король, принцы крови и весь двор. Народ стоял на коленях вдоль пути следования кортежа и подпевал, после чего расходился пьянствовать.

Хорошо!

…25 августа, на День святого Людовика, в Париже устраивали фейерверк. Поперёк Сены между Лувром и Нельской башней выстраивались лодки, с них да с набережных запускали шутихи. Людовик XIII, в белом атласном костюме, расшитом жемчугом, в белых же чулках и туфлях с золотыми пряжками, в чёрной шляпе с красным пером, стоял на берегу, подобно канониру, с зажжённым фитилём в руке перед батареей шутих.

И Новый мост, и противоположный берег Сены кишел народом, из толпы неслись крики, песни, пиликанье скрипок и бой барабанов. Король с улыбкой поднёс фитиль к запалу. Пушка бабахнула, рассыпая в темнеющем небе искрящиеся огни, отражавшиеся в воде, и люди вопили радостно, пускаясь в пляс, хохоча, прикладываясь к фляжкам и бутылкам.

— Да здравствует король! — разносилось над рекой, над городом, и Людовик не мог сдержать довольной улыбки.

И какого ещё веселья нужно этим вялым, пресыщенным вельможам?! Как королю, ему выпадает дальняя дорога в Ла-Рошель, но завтра он скрасит тяготы будущего пути — вознаградит себя охотой! Сен-Жермен ждёт его. Разве не весело?

Ровно в шесть утра Олег явился на службу. Как штык. Ярикова лошадь приплелась следом, такая же сонная, как и всадник.

За воротами дома маркиза де Монтале по обширному двору, мощённому булыжником, уже слонялись три-четыре фигуры в голубых плащах с серебряными галунами и при шпагах. Широкая лестница, ведущая в дом, была прикрыта навесом, подпёртым основательными столбами, на них ржавели держаки для факелов.

Двор имел форму неровного квадрата, куда выходил внутренний фасад дома, изогнутого буквой «L», с третьей стороны его обрамлял внушительный забор с такими воротами, что их не стыдно было бы навесить и хорошо укреплённому форту, а замыкали четырёхугольник каретный сарай, конюшня и людская.

— Ты когда научишься вовремя ложиться? — выговаривал другу Сухов. — А, барон?

Соскочив с седла, он похлопал чалого по шее.

— Я больше не… бу-уду… — зевая, бормотал Быков, сползая с гнедка.

Тут новеньких заметили вчерашние собутыльники. Шевалье Жак де Террид[59] и Анри Матье, граф де Лон, бывшие секундантами барона де Сен-Клера, встретили Олега с Яром чуть ли не объятиями.