Мой человек - Наталия Терентьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Потрогай у нее нос, – обернулся на нас Алёша, который, стоя у стеллажа, рассматривал наши фигурки, куколки, игрушки, вязаные, плетеные, шитые, сделанные из разных материалов.
– Совсем ледяной… – сказала Мариша.
– Сухой?
– Нет, мокрый…
– Всё, значит, не о чем беспокоиться. Холодный мокрый нос – кошка здорова. Дай ей молока или воды. – Алёша аккуратно взял с полки предмет, которому нет точного названия, – я сделала его из корня, очистив его, украсив сухими цветами, шишками, крохотными камешками.
– Ты настоящая художница. Ты не выставляешь свои скульптуры? – Алёша поворачивал корень и так, и так.
– Скульптуры? – засмеялась я. – Приятно, что ты называешь мои поделки скульптурами.
– Вот эти все вещицы… и куклы… просто чудо. А собака, собака… – он восхищенно стал рассматривать красную таксу, которую я нарисовала несколько лет назад Марише на Новый год.
Я, разумеется, подарила ей тогда и другие подарки, более реальные. Но такса, живущая у меня в волшебном городе, ей так понравилась, что Мариша повесила ее в самом центре маленького коридора, ведущего из прихожей в комнату и дальше в кухню. Я была так рада, что мы с дочкой одинаково понимаем красоту. Может быть, я не додала ей чего-то очень важного? А если, наоборот, сейчас она права, а я нет? Ведь она сказала о главном, сразу, увидела у Алёши кольцо и сказала. Прямо в точку, как обычно. Без прикрас.
– Спасибо, Алёша, – сказала я.
Во мне боролось столько противоречивых чувств, что я не могла дальше ничего анализировать. Мысли путались. Но я точно видела, что Алёше на самом деле нравится то, что я делаю. Ведь это невозможно сыграть. Да и зачем ему было бы играть? Прошел бы мимо, да и все. Какие-то безделушки… Илья так и говорил: «Пока ты занимаешься безделушками, люди занимаются делом». И главное, я всегда считала, что он прав. Просто я делом не умею заниматься, поэтому занимаюсь ерундой. А дело – это что? Что-то выгодно продать? Или учить других выгодно продавать? Или считать деньги от чьей-то выгодной продажи?
Я подобрала упавшую мягкую куклу с чистого пола, поставила ее на место, на чистую полку, и в очередной раз порадовалась, что не позволяю себе запускать дом. У нас было так убрано, как будто мы ждали две недели гостей и все это время убирались. Странно, я как будто посмотрела на квартиру чужими глазами.
– Красиво у вас, – сказал, улыбаясь, Алёша. Какая же у него хорошая улыбка. Хочется улыбаться в ответ. Даже жалко, что он играет за высокой стойкой органа и никто не видит его лица…
– Очень тесно, – в ответ заявила Мариша. На нее Алёшина улыбка, видимо, никак не действовала.
– Ну да, – согласилась я. – Стало тесновато. Сейчас вот Мариша выйдет замуж, и я наконец заживу.
Мариша захлопала огромными глазами, обиженно и недоуменно.
– Я ведь тоже могу кусаться, – пробормотала я, доставая чашки. – Ты же голоден, да? После репетиции.
– Съел бы чего-нибудь, хотя бы хлеба с маслом, если мы не пойдем в ресторан.
Я взглянула на Маришу. Та поджала губы, хмыкнула и отвернулась.
– Ну что ты хмыкаешь? – спросила я. – Что?
– Иди куда хочешь! – ответила мне Мариша моим голосом и моим тоном, как будто мы с ней чудесным образом поменялись ролями.
– Да, хорошо, мы пойдем в ресторан.
– Уходить не хочется из вашей квартиры, – сказал Алёша. – Как будто сказочный домик. Так всё… прелестно.
Мариша опять хмыкнула. Мы с Алёшей переглянулись. Дочка заметила этот перегляд. Я увидела, как краска стала заливать ее и так разрумянившееся от необычности всей ситуации лицо. Даже уши покраснели. Что, она так меня любит? Считает предательством то, что я пришла вдруг с незнакомым ей человеком, переглядываюсь с ним? Я быстро подошла к Марише и крепко ее обняла, она стала вырываться и, к сожалению, вырвалась, потому что выросла чуть-чуть выше меня ростом, сантиметра на три-четыре, и каждое утро отжимается. Мне не кажется это правильным женским упражнением, но Мариша упорно прибавляет по одному отжиманию в неделю.
– Хорошо, – тихо сказала я, – оставайся со своими обидками. А я пойду в ресторан.
– А есть что-нибудь дома съестное? – спросил Алёша. – Честное слово, я бы не уходил от вас.
– У нас дополнительного спального места нет. И вообще места нет, – отрезала Мариша.
Но прозвучало это так беспомощно и глупо, что Алёша не обиделся, а только стал смеяться. Он смеялся не зло, а как-то… как бы смеялся не взрослый человек, а Маришин ровесник. Мариша, вся красная и недовольная сама собой, застыла. Потом против своей воли улыбнулась и сама стала смеяться, так заразительно хохотал Алёша. Что уж было такого веселого в ее словах, я не знаю, мне смешно совсем не было. У меня, наоборот, выступили слезы от невозможности и идиотизма ситуации. От того, как предательски поступает со мной дочь. За что? Я разве когда-то так ее предавала? И что, если я пришла со своим товарищем из юности? Зачем так по-свински себя вести?
– Мам… – обернулась ко мне Мариша. – Ты что?
– Ничего.
– Мам… – Мариша подскочила ко мне, обняла. – Ты порезалась?
– Да, порезалась и плачу.
– Обо что?
– О грубость твою свинскую порезалась.
– Мам… – Мариша уткнулась мне в ухо, в волосы. – Ну, прости меня. Всё так навалилось… Этот юбилей, котята, еще ты вот… пришла… с гостем…
Я стала смеяться. Мариша отодвинулась от меня и подозрительно посмотрела.
– Что-то ты очень нервная сегодня…
– Я голодная. Я с работы. Я никогда не ем на работе, – объяснила я Алёше. – Не получается. У меня нет перерывов между группами. Должны быть, но нет.
– Я тоже не ем на работе, – засмеялся Алёша. – А раньше ел. Раньше в консерватории была хорошая столовая.
– А кем вы работаете в консерватории? – спросила Мариша так, как будто она училась не на первом курсе в МГУ, а в третьем классе.
– Уборщиком, Мариш. Собираю фантики после концерта. Тоже нужная профессия, – вздохнул Алёша. – Иногда, знаешь, сколько фантиков бывает? Особенно после детских абонементов. Я с одним нашим уборщиком часто разговариваю… Он из Узбекистана, учитель математики. Приехал сюда, пока здесь жил, у него там, дома, трое детей родилось…
Мариша удивленно посмотрела на Алёшу.
– Да-да, приезжает домой на лето, отдыхает там, руководит строительством дома. Двух жен нашел, детей завел, дом построил. У жен там сложные отношения, вот он мне рассказывает, переживает, спрашивает совета. Одна хочет быть главной, а вторая хочет быть свободной, ходить без платка, в брюках и в открытых платьях до колен. А главная ее ругает.
– Ты знаешь, как помирить двух жен? – спросила я Алёшу.
Он внимательно посмотрел на меня.
– Нет.