Гитлер и стратегия блицкрига. Третий рейх в войне на два фронта. 1937-1943 - Трумбулл Хиггинс

В советском лагере становилась все более очевидной растущая нервозность русских. Советское правительство, вероятно, уже оставило бесполезные протесты относительно разведывательных полетов люфтваффе над территорией СССР, и аналогичные полеты начались над занятыми немцами территориями. 1 мая советский комиссар обороны маршал Тимошенко публично заявил об опасностях капиталистического окружения. Появилась информация о выступлении Сталина перед выпускниками военной академии, в котором тот сказал, что, несмотря на реорганизацию и переоснащение, Красная армия еще не готова к войне с Германией. Это мнение было аналогично мнению полковника Кребса – нового немецкого военного атташе в Москве. На следующий день Сталин сделал беспрецедентный шаг – отобрал у Молотова пост главы советского правительства, правда оставив ему пост комиссара иностранных дел. Шуленбург понял, что это «невероятное» событие вызвано желанием Сталина любой ценой удержать Советский Союз от конфликта с Германией.

Новые жесты, призванные умиротворить рейх, начиная от отрицания концентрации войск на западе России и заканчивая отзывом советского признания некоторых ссыльных европейских правительств (включая правительство Югославии), показывают, что Шуленбург был прав в своем объяснении советской политики накануне катастрофы. Конечно, было бы преувеличением утверждать, как Черчилль и некоторые другие деятели, что Сталин и его помощники показали себя в это время «самыми всецело обманутыми растяпами Второй мировой войны». Учитывая тот факт, что русские, как и, впрочем, все остальные, слишком долго серьезно недооценивали Гитлера, что еще могло в этот период сделать советское правительство, кроме как оттянуть нападение? Сталин вряд ли мог вынашивать планы нападения на основные части немецкой армии, имея силы, еще не готовые даже к обороне, как бы такой результат ни был желателен для Черчилля. Советским стратегам и тактикам еще многому предстояло научиться в будущем; тем не менее на этом заключительном этапе перед нападением внешняя политика Сталина и на западе, и на Дальнем Востоке была реалистичной, так же как и эгоцентричной.

Недоверие Сталина к мотивам англичан и намерениям немцев вряд ли могло уменьшиться, когда он узнал, что вечером 10 мая давний друг Гитлера и номинальный глава организации нацистской партии Рудольф Гесс неким таинственным образом улетел в Шотландию. Выполнялась эта миссия с молчаливого согласия Гитлера или нет, у русских не было оснований верить ни сконфуженным немецким, ни уклончивым британским объяснениям, касающимся полета Гесса. Хотя впоследствии Гитлер и публично, и в частной беседе с Муссолини решил описать неудачную попытку Гесса достичь соглашения с британцами как поступок безумца, нет никаких сомнений, что фюрер с радостью приветствовал бы возможность получить свободу действий в Восточной Европе накануне начала реализации «Барбароссы». К примеру, генерал Гальдер слышал, как фюрер без всякой неприязни описывал тревогу Гесса по поводу «братоубийственной войны между двумя германскими народами», войны, прекращения которой фюрер имел все основания желать сильнее, чем раньше.

Если фюрер оставался весьма покладистым, когда речь заходила о договоренностях с англичанами, его неприязнь к востоку оставалась непоколебимой. К 13 мая он расширил и усилил свои ранние распоряжения о немедленном расстреле политических комиссаров приказами, разрешающими, а в действительности и поощряющими использование самых жестоких военных методов в случае сопротивления населения Советского Союза в целом. Стремление генералов смягчить новые приказы неизменно встречались попытками замаскировать, но тем не менее навязать их. В то же время отвлекающие от плана «Барбаросса» операции активно разрабатывались. Теперь подчеркивалось, что воздушно-десантная атака на Крит является лишь репетицией для такого же нападения на Британию.

Немецкие отвлекающие операции для прикрытия подготовки операции «Барбаросса» стали остро необходимы, когда немецкие войска со всей Европы, включая Балканы, хлынули к советской границе. Оглядываясь назад, можно утверждать, что лишь немногие обманывались относительно истинных намерений нацистов. Хотя возможность достижения соглашения в последнюю минуту, причем на условиях намного более благоприятных для немцев, чем раньше, смущала всех потенциальных участников боевых действий со стороны оси и, вероятнее всего, возбуждала надежды Сталина на возможность увеличения отсрочки.

Уже в начале мая слухи о грядущем нападении Германии на Советский Союз распространились в Берлине настолько широко, что их уже невозможно было сбрасывать со счетов, независимо от официальной позиции немецкого и советского правительств. К середине мая и британский премьер со всей определенностью пришел к такому заключению и даже сообщил об этом своему старому другу генералу Яну Христиану Смэтсу. Понятно, что русские тоже не могли не обращать внимания на эти слухи, не говоря уже о соответствующих сообщениях своей же разведки. 17 мая были запрещены поездки иностранных дипломатов на запад России – там шло активное движение войск. Среди многих разведывательных донесений от агентов и военных атташе было сообщение от старейшего и самого доверенного агента советской разведки Рихарда Зорге. 20 мая он сообщил из Токио, что 20 июня около 180 немецких дивизий нападут на Россию. Направления главных ударов – Москва и Ленинград. В мае и июне Красная армия получала информацию о плане «Барбаросса» от информаторов в немецком армейском Генеральном штабе и ОКВ, причем последнее сообщение поступило за неделю до нападения. Несомненно, несмотря на последствия великой чистки, советские разведчики не подвели свою страну, пусть и в таком относительно простом задании, как наблюдение за грандиозными тактическими приготовлениями немцев к операции «Барбаросса».

Гроссадмирал Редер выбрал именно этот неблагоприятный момент, чтобы напомнить фюреру о Средиземноморском театре военных действий. Поддерживая Муссолини и Эрвина Роммеля, Редер потребовал от фюрера направления 12 дивизий осенью 1941 года для захвата Суэца. Он заверил фюрера, что такой удар «станет более смертоносным для Британской империи, чем захват Лондона». Вероятно, Редер так до конца и не понял, что Гитлеру не слишком хочется идти против Лондона и еще меньше – уничтожать Британскую империю. Как всегда утверждал Гитлер, его Индия находится в России, и в военной директиве № 30 от 25 мая фюрер уже дал указание отложить операции на Ближнем Востоке до завоевания России.

Наконец, пришло время сообщить союзникам рейха, действующим и потенциальным, о скором начале операций против Советского Союза. Союзниками, имевшими самое выгодное географическое положение, чьи антисоветские «верительные грамоты» вряд ли могли подвергаться сомнению, были финны. С них немцы и начали. Консультации между Генеральными штабами двух государств велись практически беспрерывно с декабря 1940 года. Их кульминацией стал прием финского начальника штаба генерала Эриха Хейнрихса генералом Йодлем в Зальцбурге 25 мая.

Йодль, заявив, что сосредоточение войск Красной армии на западе России достигло 180 дивизий, предложил финнам организовать сдерживающую операцию, которая должна была задержать как можно более крупные силы русских в районе Ладожского озера. Далее он выразил уверенность в быстром освобождении финнов северной группой немецких армий, наступающей через прибалтийские государства на Ленинград, и сказал: «Я не оптимист и не жду, что война закончится через несколько недель. Но я и не верю, что она продлится много месяцев». Однако на следующий день Хейнрихс встретился с генералом Гальдером, который дал волю более пессимистичным взглядам ОКХ, что финны должны атаковать, когда представится возможность, по обеим сторонам от Ладожского озера в течение двух недель после начала операции «Барбаросса».