Битая грань - Ольга Горовая

— Кажется, я имею право на подробности, раз уж подписался на твою сделку, — он с таким добродушием смотрел на нее, что и не заподозрить не в чем. Но все же в глазах Саши она видела сосредоточенность и цепкое внимание.

Не поспорить, имел право, наверное.

— Я не могу забеременеть, сколько не пыталась. Помнишь, когда-то в больницу попала, после переохлаждения, давно? Ты меня еще охранял. Тогда заработала воспаление придатков и… непроходимость труб потом присоединилась, — пожала плечами, словно бы ей ровно, и не рвет душу изнутри, не болит. — Я лечилась. Много. Да и сейчас еще… Теоретически, шансы есть. Но на практике… пока не срабатывает.

Сделала глоток виски, все еще не трогая кофе, который он (ну это же Саша! от одного запаха балдеет!) приготовил едва не первым.

А у Ольшевского лицо как-то изменилось, будто потемнело, вот правда.

И он залпом допил свой кофе, словно и в его чашке алкоголь, хотя не наливал. Встал со стула, подошел к ней, обхватил руками плечи Кати и потянул, заставив на него откинуться.

Рубашку другую Саша так и не надел, так что она с удовольствием прижалась к его горячей коже щекой. М-м-м-м, все-таки лучше виски! От одного его мужского и терпкого запаха мурашки по коже «толпами» бегают.

А Ольшевский словно закаменел над ней, объятия сжимают, как тиски, крепкие, надежные и какие-то отчаянные вдруг.

— Выходит-таки, мой долг, котена, — уже без былого добродушия и веселья тяжело выдохнул тем временем Саша ей в волосы. — И мне его закрывать. Жизнь по местам расставила. Раз не уберег тогда. Справедливо…

— Ты что?! — ошалела Катерина от таких «выводов». Дернулась, чтобы поднять голову, посмотреть в его глаза. — Саша! Мне и в голову никогда не приходило это тебе в вину вменять! Даже не придумывай! Ты мне жизнь спасал! Так сложилось и все. Бывает, и не только со мной. Только хочется очень… — неловко улыбнулась ему снизу вверх. — Не знаю, сначала доказать хотелось, что способна. У меня муж считал, что женщина обязана рожать… А когда сразу не забеременела… — она замолчала, тяжело вздохнув, вновь уткнулась ему в плечо. — Ладно, не хочу сегодня это обсуждать. Мне слишком хорошо с тобой, чтобы вспоминать о плохом. В общем, теперь мозги на место встали. Понимаю, что ценно. И так хочется ребенка, до дрожи в душе. У меня все подруги знают, потому и в крестные тянут чаще других, знаешь, примета такая есть, что это сработает, — состроила гримасу. — Но мне почему-то кажется, что уж ты наверняка эту проблему поможешь решить, — улыбнулась через силу, натягивая на лицо показное веселье и игривость. — Из тебя мужское начало просто прет, сбивает с ног, воздух из легких забирает…

— Катя, малышка, зубы мне не заговаривай, ладно? Я не дурак, и что тебе это болит, как незаживающая рана, вижу и чувствую. А вот тогда идиот был, недосмотрел где-то, недодумал, не просчитал, довел до больницы… — нет, Ольшевский точно не услышал и половины ее слов! По тону поняла, что уже настроил себе в голове приговоров и обвинений.

— Саша! Да ведь и место, и условия тогда не ты выбирал! И так сделал все возможное: и еду добыл, и даже чай, согревал меня… я помню. Стрелять учил, развлекал, — она легко поцеловала его пальцы, до побеления сжавшиеся на ее плечах, но так, что самой Кате ничуть ни больно.

Будто вся сила этого мужчины, весь напор, вина, которую сам себе выдумал, вовнутрь, против него самого и была в этот момент обращена.

— Саша!.. — Катерина развернулась на стуле, настроившись его переубедить.

Вот чего она точно не хотела, так это чтобы он решил, что она его винить во всем станет. И близко такого не было!

— Так, ладно, котена, — прервал ее Саша, не позволив и начать, прижал ладонью ее голову к своей груди, обхватил рукой затылок под волосами. — Потом порешаем, за кем и какие долги больше тянутся, — усмехнулся, но она заметила, что его лицо все еще напряжено. — Ты наелась? Тогда пошли, покажу тебе, что тут у меня и как, душ снова-таки, обещал, помню… — он надавил, приподнимая ее руками со стула, и жарко впился в губы.

С какой-то алчностью, напором, давлением, но и осторожностью, мягкостью даже, как будто едва сдерживался, но и не хотел ей сделать больно. И как тут противиться? И голод уже не терзал. Разве что по этому конкретному мужчине.

— Ну, пошли, покажешь… — расплылась она в улыбке, поднимаясь.

На самом деле, радуясь, что он пока закончил разговор. Не то состояние у нее, чтобы такие темы обсуждать, да и сложно доказать что-то Саше, когда голова кружится и от виски, и от увлеченности им самим.

— Господи, Саша! Ты куда так рано? — она так сладко зевнула, что он против воли улыбнулся. — У меня первый шанс выспаться за год…

Эта девчонка с ним что-то невероятное творила! Оторваться не мог! Руки сами тянутся коснуться и голого плеча, виднеющегося из-под одеяла, и щеку погладить. Да и ниже, под само одеяло уже скользнуть… А ведь она на нем, считай, лежит.

— Спи еще, котена. Я всегда утром тренируюсь, — попытался выбраться из-под Кати, хоть вообще не хотелось. Ее руки поверх него, голова где-то в районе шеи, сладко сопит, щекоча своим дыханием кожу Санька. Так кайфово! — Мы с Леней, помнишь его? Видела вчера в галерее. Так вот, — продолжил, когда она и кивнула, и зевнула одновременно. — Мы с ним поспорили, кто быстрее сможет в планке пятнадцать минут простоять, — с весельем, даже подозрительным для семи утра субботы, прошептал Санек, видя, что она вновь прикорнула. — Ну и просто, отжимаюсь, пресс, иногда бегаю, но сегодня вряд ли, тебя оставлять неохота…

— И не оставляй, — вновь зевнула Катерина, положив сверху на него еще и ногу. Точно не собиралась ему позволить подняться. — Меня оставлять нельзя. А вот остальное отложить можно…

О-о-кей. Спорить резко расхотелось, потому как ее руки принялись блуждать по его телу, легко царапая ноготками кожу на ребрах и животе, заставляя тот самый чертов пресс сокращаться не хуже, чем при скручиваниях, ей-богу! А ее бедро… Ух! Или это уже руки?!

— Котена… — он перехватил ее руку, уверенно добравшуюся до его паха и явно нацелившуюся на без того уже отозвавшийся стояком член. — Ты же выспаться хотела? — чуть насмешливо поинтересовался он.

— Хотела, — Катя приоткрыла один глаз и как-то, очень уж проворно для столь сонного существа, вдруг забралась на него.

Охр*неть! От того, как мягко колыхнулась ее грудь перед его глазами, он уже забыл, о чем они разговаривали. И думал только о том, чтобы захватить эти мягкие еще пока вершины губами и прикусить, уже зная, как это ее возбуждает, — сразу влажной становится его малышка…

— Но ты же хотел позаниматься? Так надо обеспечить тебе физическую нагрузку, — лукаво закусив кончик языка, она наклонилась к самому его лицу, щекоча волосами…

— Уговорила. Я в твоих руках податлив, как воск, малышка, — хохотнул Санек прилично подсевшим голосом. И, обхватив котену ладонями за талию, перевернул, подминая под себя. Закинул ее ноги себе на спину, чтоб максимально широко для него открылась.