Кольцо с изумрудом - Мэй Макголдрик

– Что ты имеешь в виду? – Элизабет напряженно пыталась понять, чем можно объяснить враждебность, вдруг появившуюся в его тоне.

– Я имею в виду, что ты имеешь такое же право жить по-своему, как и она. – Пико на мгновение умолк. Ему не хотелось задевать чувства лучшего друга, но больше молчать он не мог. – Филипп, да пойми! Вы с сестрой уже стали притчей во языцах! Все об этом говорят.

– Говорят? – В голосе Элизабет послышался гнев. – Кто говорит? Никто не имеет права ничего говорить ни обо мне, ни о моей сестре! Я никогда не давал для этого повода!

Пико взял друга за плечи и легонько встряхнул его.

– Послушай меня, Филипп! Я все-таки должен тебе рассказать. Слухи ходят уже давно.

– Ничего не желаю слышать! – Элизабет попыталась вывернуться, но Пико крепко держал ее.

– Слишком поздно. Ты все-таки должен выслушать то, что я скажу.

Элизабет мрачно стряхнула с себя его руки, отвернулась и, подойдя к стремянке, тяжело опустилась на нижнюю ступеньку. Пико последовал за ней и встал напротив, опершись плечом об одну из колонн. Он смотрел сверху на запавшие глаза, на осунувшееся лицо своего товарища. Такой редкий талант, но и такая же редкая наивность!

За все время, что Пико был знаком с Филиппом, тот ни разу не упоминал никаких других своих родственников, кроме сестры и ее ребенка. Пожилая чета Барди не была их родней. Джозеф, торговец шерстью, и его жена Эрнеста были бездетны и сдавали часть своего дома в аренду. Со слов Филиппа можно было понять, что сначала они просто снимали у Барди жилье, но потом, с течением времени у них установились более близкие и дружеские отношения. Однако Барди, конечно, не догадывались о том, что Пико хотел сказать Филиппу. Они были пожилой почтенной парой, а это дело совсем иного рода. Увы, кроме него, больше некому открыть Филиппу глаза на то, как обстоят дела с его сестрой.

– То, что я должен тебе сказать, касается твоей сестры.

– Я знаю, ты настроен против нее с тех пор, как она отвергла твои ухаживания.

– Не знаю, что именно говорит тебе сестра, но что касается меня, то она отнюдь не отвергала меня, если речь идет о постели. Это было уже давно, и я знаю, что поступил дурно. Однако что было, то было – я переспал с ней, впрочем, так же как и примерно половина мужского населения Флоренции.

Элизабет вскочила и хотела его перебить, но Пико удержал ее движением руки.

– Подожди, пожалуйста, выслушай меня сначала до конца.

Элизабет остановилась на полуслове и как-то сразу сникла, отводя глаза в сторону.

– А отвернулась от меня она уже после, сообразив, что у меня пустой кошелек. Но еще раз подчеркиваю, что это было после того, как она оказалась в моей постели.

Элизабет села на мраморный постамент ротонды и, низко опустив голову, обхватила ее руками.

– Послушай, Филипп! Ты мне друг. И я говорю тебе как другу – это надо прекратить. Ты уважаемый ученик и подмастерье Микеланджело. Твои работы высоко ценятся. Денег за них ты тоже получаешь достаточно. Но посмотри – вместо того, чтобы купить собственный дом, нанять прислугу, жить как тебе подобает, ты ютишься под чужой крышей. Послушай меня – это надо прекратить. Ты не должен ей потакать. Тебе надо самому уже обзаводиться женой и детьми, а не тратить все, заработанное твоим трудом, на оплату глупых и дорогостоящих прихотей взбалмошной сестры.

Элизабет почувствовала, как у нее защипало глаза и к горлу подступил комок, но она знала, что даже если бы она была сейчас одна, то все равно бы не заплакала. Элизабет уже забыла, что такое слезы.

– Все ребята в студии знают, что, кроме работы на маэстро ты еще вкалываешь и выполняешь заказы на стороне. Ни для кого это не секрет…

Она изумленно посмотрела на него. А она-то приложила столько усилий, чтобы никто не узнал о ее постороннем приработке!

– Да-да, портреты! Все наши знают. И нечего тут удивляться! И Микеланджело тоже знает. Ты забыл, мой друг, одну важную деталь – твой собственный уникальный стиль. Твою манеру невозможно не узнать. Даже если ты подпишешься: «Рисовал шкаф», все равно ясно, что это писал ты.

Пико остановился, потом, склонившись сочувственно к Филиппу, спросил его с горячностью:

– Ну, ответь мне, Филипп! Скажи честно, на что ты тратишь эти деньги?

– Я их коплю.

– Нет! Ты их не копишь! Потому что все видят, как твоя сестрица швыряет их направо-налево!

Элизабет почувствовала, как защемило ее сердце. Все, о чем она пыталась не думать, Пико вывалил на нее в один момент и сразу.

– Пико, зачем?.. Зачем ты решил мне сейчас все это рассказать? – на лице Элизабет отражалась боль.

– Потому что я твой друг. Единственный друг. Потому что нельзя повернуться спиной к тому, что произошло сегодня. Нельзя продолжать жить, не замечая ничего вокруг. Ты знаешь, что сейчас будет? То, что сказал тебе сегодня Джованни, уже к вечеру будет известно повсюду. С сегодняшнего дня ты становишься известным живописцем. У тебя и раньше было достаточно заказов, но сейчас ты будешь нарасхват. Цены на твои картины, портреты, на все станут неизмеримо выше. Ты можешь стать и богатым и знаменитым. Но только при том условии, что она перестанет разрушать твою жизнь, транжирить попусту деньги, порочить твое доброе имя, короче – пускать на ветер все, что ты заработал прилежным и честным трудом. Ты должен поставить ее на место. Поговори с ней. Она должна прекратить свое… необузданное поведение. У тебя все права – и поскольку ты ее брат, и поскольку именно ты содержишь ее и ребенка, ты должен остановить ее. Или заставь ее стать хотя бы немного… разборчивее.

Элизабет низко опустила голову. Прошло уже немало времени с тех пор, как она впервые узнала о разгульном поведении Мэри. И… ничего не могла с этим поделать. Мэри исполнился уже двадцать один год. Взрослая женщина. И по летам и по характеру. Элизабет не могла ни посадить ее дома под замок, ни бегать за ней и следить за ее поведением на улице. Она вообще не знала, что здесь можно сделать.

Единственным утешением Элизабет, единственным ее светом в окошке стала Джеми – трехлетняя дочурка Мэри. С ней она проводила все время, остававшееся у нее свободным от занятий живописью, и ради нее видела смысл продолжать свои усилия. Что касается Мэри, то да, когда-то она действительно любила Мэри, но в последнее время ей не раз приходила в голову мысль, что ее любовь со временем превратилась в жалость.

– Она устроила вчера дикую сцену, – грустно добавил Пико.

Элизабет подняла на него глаза в немом вопросе.

– В Палаццо Веккьо. Твоя сестра была там с одним из дружков герцога д'Урбино. Джино сказал, что одно платье на ней стоило половину твоего годового заработка.

Элизабет знала этого Джино. Богатенький сынок из знатной семьи. Сам ни гроша не заработал в своей жизни. С чего он решил, что знает, кто сколько зарабатывает?

– Среди гостей герцога было много иностранцев. Как я слышал, твоя сестра взяла в оборот одного англичанина. Они там танцевали, ну и вообще провели вместе весь вечер. Джино не знает, в чем там толком было дело или что произошло, да только вдруг она начала так громко кричать, во весь голос. Кричала, чтобы он оставил ее в покое. Скандал был ужаснейший, герцога чуть удар не хватил. А она улизнула, только ее и видели. Правда, Джино уверяет, что была бледна как смерть. Но, Филипп, ты же понимаешь, что теперь ее туда и на порог не пустят.