Черноморский Клондайк - Михаил Серегин

– Тихо! – с грозным предупрежденим глянул на профессора Хазар.

Телохранители были несколько растерянны. Они привыкли потакать своему хозяину. Весьма критически – все странное у братков вызывает неразмышляющее презрение – относясь к этой «чертовщине», но видя, что Хазар ею интересуется вполне серьезно, парни не заметили, как поддались чарам темноглазой спиритуалистки. Разоблачение профессора вызвало у них понятное недоумение. Они бросали на своего хозяина быстрые вопросительные взгляды, которые только усиливали досаду Хазара.

– Он говорит о Второй Митридатовой войне, – совсем осмелел Арсений Адольфович, – а это примерно восемьдесят восьмой год до нашей эры. Опять же говорю: дух должен знать все…

– У-у-у-у… – мучительно и негодующе замычала тень.

– Он сердится, – Галина обвела горящим взглядом присутствующих. – Я требую тишины! Иначе он уйдет!

– Полная белиберда, – не сдавался настырный профессор, – что это за рев?

Хазар пребывал в замешательстве.

– Спрашивай! – прошипел он, стараясь урвать время.

Галина кивнула.

– Где зарыта твоя казна? – гулко простонала она.

– Я не могу тут оставаться!.. – воскликнул было профессор, но Хазар зажал ему ладонью рот.

– Ты, в натуре, все портишь, Адольф! – прошипел он.

Ослепленный яростным несогласием, Арсений Адольфович укусил Хазара.

Тот взвыл и едва сдержался, чтобы не садануть профессору промеж глаз.

– Тихо! – крикнула Галина. – Он уходит!

Наступила мгновенная тишина. Все обратили взоры к подрагивающим в дыму очертаниям призрака. От копошащейся ткани разбегались волны сиплого дыхания.

– Прошу тебя, дух Митридата Шестого Эвпатора, останься! – умоляюще проговорила Галина.

– Дух не должен говорить, – стоял на своем взбешенный всеобщим невежеством профессор. – Он может вещать через медиума, а сам болтать не может!

– Адольф, ты повторяешься, – Хазар стиснул зубы, чтобы не двинуть Арсению Адольфовичу локтем в живот.

Он смотрел на отпечаток профессорских зубов на своей ладони, почти забыв про призрак.

– Где казна? – требовательно воскликнула Галина.

– Нам нужна тень Архелая, а не Митридата, – поняв, что сопротивляться бесполезно, профессор ограничился деловым советом.

Хазар удивленно вскинул брови.

– Пусть спросит у Архелая! – шептал Арсений Адольфович Хазару.

– Ты меня достал… – процедил тот.

Галина сидела изнемогшая и потерянная. Ее глаза неподвижно смотрели в дверной проем, где вихлялись клочья дыма и беспомощно барахтался уставший от распрей живущих призрак.

– Пусть Митридат спросит у Архелая, – упорствовал Арсений Адольфович.

– Все всегда было замечательно, пока ты тут не появился, – грубо сказал профессору Хазар и, скривившись в презрительной гримасе, посмотрел на своих телохранителей.

Те словно обронзовели. Их лица, и без того не слишком выразительные, превратились в слитки металла. Они боялись выдать свои настоящие чувства.

А их чувствами были тотальное непонимание, досада, уважение к шефу, презрение ко всяким интеллигентам, желание, чтобы все поскорее закончилось, и сонливая уверенность в правоте и благе простых житейских вещей.

– Как он спросит, – все же нашелся Хазар, – когда этого самого Архелая нет в помине?

– Дух Митридата Шестого Эвпатора, – Галина задействовала внутренний резерв выносливости, – скажи нам, где спрятана казна?

– Моя казна при мне, – заученно повторил призрак.

– Архелай послал к нему гонца с посланием, в котором сообщалось о месте захоронения сокровищ, – снова заерзал Арсений Адольфович. – Она нам здесь мозги пудрит!

– Не хочешь сидеть, иди к черту, – Хазар, казалось, вот-вот сцепится с профессором.

– Пусть спросит, не в Колхиде ли зарыта казна… – не обращая внимания на резкий тон авторитета, завыл Арсений Адольфович.

– Спроси, не в Колхиде ли добро? – обратился к экстрасенше Хазар, утомившись от своего соседа.

И здесь вдруг магический дым начал убывать…

Поднявшийся над морем ветер добрался и до ближних холмов. Хлопнула оконная рама, Иннокентий проснулся. Нога все еще побаливала, но не так, как днем. Иннокентий потянулся. Имевшая место на базаре «тренировка» давала о себе знать. На каждое движение тело отвечало тупой мышечной болью. Иннокентий зевнул. В доме царила странная тишина, которую только усугубляли звучавшие в саду голоса.

Иннокентий прислушался, выглянул в окно. И тут же быстро убрал голову – на лавочке под развесистой грушей сидели Сальмон и Малыш. У Сальмона нос был залеплен крест-накрест белым пластырем. Они курили и то и дело сплевывали на землю. Иннокентий испытал неприятное сосание под ложечкой. Для чего пожаловали эти «гости»? Уж не вычислили ли они его?

Он отошел от окна, теряясь в догадках, чего ждать от визита братков.

Дернул за ручку двери. К его удивлению, она оказалась заперта. Это еще больше насторожило Иннокентия. Он вспомнил недовольство Валентина, его косые взгляды, его строптивость и осуждение. А что, если братки, пронюхав, где он поселился, приехали за ним, а Валентин выдаст им его? Он вполне может это сделать – достаточно вспомнить его недружелюбное поведение. Даже заступничество Галины, если она вообще захочет его спасти, не даст никакого результата.

Странная семейка! Причудливое поведение Галины, сначала разделившей с ним постель, а потом вдруг ставшей равнодушной, если не враждебной, так поразило Иннокентия. Он, конечно, знал о непостоянстве женского нрава, о сумасшедших капризах и интрижках, к которым прибегает прекрасная половина человечества, если хочет чего-то добиться. Но в данной ситуации эта странность Галининого поведения могла заключать в себе подвох.

Полный дурных предчувствий, он снова выглянул из окна. Стену дома оплетал дикий виноград. Но как вылезти из окна так, чтобы сидящие во дворе братки его не заметили?

Оставалась единственная возможность – быстро перебраться по виноградным лозам за угол дома и там уже спуститься во двор.

Иннокентий взял мешочек с ценностями. Повесил его себе на запястье и влез на подоконник. Он повернулся лицом к комнате, спиной к двору и, уцепившись обеими руками за толстенную виноградную лозу, осторожно вылез из окна. Накаты ветра, шевелившего листву в саду, сравняли легкий шум от этого движения с шелестом деревьев. И братки бы ничего не заметили, если бы не донесшийся из дома дикий крик.

Сальмон и Малыш вскочили. Их взгляды беспокойно метнулись к двери, а потом скользнули по стене. В этот момент Иннокентий уже перенес за угол правую ногу, ловя пальцами упругие ветви.