Я возвращаюсь за тобой - Гийом Мюссо

Бросив взгляд в зеркало в лифте, она поняла, что выглядит ужасно: лицо усталое, под глазами синяки. Она поправила волосы, выровняла воротник рубашки, попробовала улыбнуться своему отражению — не помогло. Сегодня должен был быть самый лучший день ее жизни, а ей хотелось плакать.

Двери лифта открылись в большой холл с мраморным полом и стенами из тикового дерева. Кожаные кресла и кресла, обитые тканью, стояли вокруг камина, огонь в котором распространял мягкий свет, отражающийся на мебели. Селин прошла мимо ресепшен в ресторан отеля, чтобы позавтракать.

Это место, в атмосфере которого царили интим и элегантность, носило красивое название Габи — в честь парижской модели, сделавшей себе карьеру в Нью-Йорке в двадцатые годы. Французская обстановка в стиле ар-деко напоминала о безумной эпохе: Коко Шанель, Игорь Стравинский, Жан Кокто…

Молодая женщина попросила себе место в глубине зала. Ей было необходимо побыть одной, спокойно поразмышлять. Ей быстро подали чай, который она заказала, сопроводив его корзинкой выпечки и утренней газетой.

Сочетаться браком в Нью-Йорке — это значит играть с огнем. Теперь она поняла это. Каждый раз, когда она приезжала в этот город, болезненные воспоминания об их с Итаном отношениях разворачивались во всей полноте. Она считала, что вылечилась от этой любви, но оказалось, это не так. Дай время, и все пройдет, — обещала песня. Однако она не забыла ни его лица, ни голоса. Все пять последних лет она исподволь следила за взлетом карьеры Итана. Через Интернет она заказала себе его первые книги и просмотрела передачи, в которых он выступал. Он стал публичной фигурой и уже не имел ничего общего с тем молодым влюбленным, которого она знала, но за фасадом успеха она угадывала разочарованного человека, который ни на шаг не приблизился к счастью. Ей хотелось думать, что иногда он все еще вспоминает о ней. После их разрыва она прошла через все фазы: надежды, досады, ненависти, равнодушия, забвения, возвращения страсти… По правде говоря, она так и не сумела избавиться от неистовой веры в то, что Итан еще испытывает чувства к ней, хотя и прекрасно понимала, что в этом есть что-то патологическое, близкое к эротомании. Но она была над этим не властна. Это была боль, которую она несла в глубине своего сердца и не была уверена, что хотела бы от нее вылечиться. Однако при Себастьене, при его друзьях и коллегах она демонстрировала душевное равновесие, в котором на самом деле остро нуждалась. Она выстроила для себя комфортную жизнь, лишенную тревог, нашла свое место, где она могла принести пользу. В этой жизни нужно было еще много чего выстроить. Когда Себастьен предложил ей руку, она решила, что сможет перевернуть страницу окончательно, но чем ближе подходил назначенный час, тем сильнее она сомневалась в искренности взятых на себя обязательств.

Она порылась в сумочке и вынула конверт с лентой — уведомление о бракосочетании, которое она стеснялась послать Итану.

Для чего это тебе? Чтобы еще раз унизиться перед ним? Чтобы предать тех, кто тебя любит? Во что ты играешь, моя милая?

Она подумала о «Соседке», этом обаятельном фильме Трюффо, в котором Депардье и Фанни Ардан переживали внебрачную связь, хаотичную и разрушительную. Фильм заканчивался трагически — двумя выстрелами из револьвера, оборвавшими их жизнь. Вот к чему ведет экзальтация, непреодоленная страсть и горячность сердца.

В нерешительности она положила конверт на стол.

В минуты сомнений она надеялась скорее на интуицию, чем на разум. Ее грела мысль, что жизнь может иногда сжалиться над нами и послать знак, чтобы правильно нас сориентировать. Что-то типа «народного средства». Очень может быть, но мир стал таким рациональным, все в нем находится под таким контролем, что было бы неплохо попытаться его расколдовать.

Она отхлебнула чаю и посмотрела в окно на людей, которые торопились куда-то по улицам осеннего Нью-Йорка. Потом она опустила взгляд на газету, которую принес официант. Почти машинально развернула ее. На первой полосе красовалась фотография человека на фоне Бруклинского моста, а над ней — броский заголовок:

Психоаналитик,

который соблазняет Америку

* * *

Больница Сент-Джуд

9 ч 01 мин

Лифт доставил Итана с подземной стоянки прямо ко входу в больницу. Это был сверхсовременный центр, открывшийся всего несколько месяцев назад из-за политического соперничества и острой полемики по поводу объемов его финансирования. Итан сразу же узнал место, где упал без сознания в «предыдущую» субботу 31 октября — в одежде, перепачканной кровью, с лицом, покрытым синяками, и без двух пальцев на правой руке.

Он неуверенным шагом направился к приемному покою.

Только бы этот врач существовал лишь в моем воображении!

— Чем могу помочь? — обратилась к нему служащая, крупная брюнетка с прической «львиная грива», словно вышедшая из восьмидесятых годов.

— Я ищу доктора Мицуки, — сказал он.

— Ваше имя, пожалуйста, — сказала она, проверяя по записям. Но еще до того, как Итан успел ответить, неосторожно уточнила: — Господин Шенович, так? Вы пришли по поводу компьютеров…

— Эээ… да, — подтвердил Итан. — Я пришел немного раньше, мне кажется.

— Доктор ждет вас у себя кабинете, сэр. Седьмой этаж, номер 707.

И, улыбнувшись, открыла перед ним две прозрачные пластиковые створки, преграждавшие доступ на этажи.

Иногда, к счастью, некоторые вещи оказываются проще, чем казалось…

* * *

Гостиница «Софитель»

9 ч 05 мин

Себастьен, обмотанный полотенцем, вышел из душа, напевая:

Зора, рыжая Зора,

Твоя постель — из мха,

Ты спишь под открытым небом.

Сегодня — великий день! Через несколько часов они поженятся! Он надел льняные брюки, рубашку и бархатный пиджак. Селин решила позавтракать в одиночестве, а не нежиться в постели рядом с ним. Это, без сомнения, от нервов.

Минуту он смотрел на город, который распростерся у его ног: небоскребы из стали и стекла, сверкающие на солнце, всюду движение, какой-то особый гул Манхэттена. Зрелище было впечатляющим, но он остался к нему равнодушен. Поначалу, когда Селин сообщила ему, что намерена организовать церемонию в Нью-Йорке, он встретил это известие сдержанно. Он сам предпочел бы красивый праздник в тулузской деревне, где у его родителей был дом. Многие из его коллег шеф-поваров, проклиная тиски французской экономики, уезжали, чтобы открыть рестораны в Лондоне, Нью-Йорке или в Японии. Но у него и в мыслях такого не было. Он любил Францию, любил свой образ жизни — рано вставать, пить кофе, листая «Ле Паризьен», ездить на рынок в Рунжи, выбирая там лучшие продукты для своего ресторана, видеть удовлетворение в глазах своих клиентов, болеть за «Пари Сен-Жермен» и «Стад Франсэ» с друзьями, заботиться о потихоньку стареющих родителях…