Царская доля - Герман Иванович Романов

сего предприятия, ибо надо было полным идиотом быть, чтобы мятежный сын согласился в сложившийся ситуации на переговоры. Но Алексей выразил на то полное свое одобрение, вот и пришлось Данилычу приниматься за это предприятие.

— Даже казацких разъездов не было, так, один-два десятка черкасов то там, то тут появлялись, но что интересно, в окрестностях, к той рощице вообще не подъезжали ближе, чем на пару верст.

— Хм, заманивали тебя, Алексашка, как есть завлекали, — Петр хмыкнул, глаза его сверкнули и царь усмехнулся. Меншиков своего венценосного друга и повелителя за более чем три десятка лет изучил как облупленного. И видел, что тот сейчас был недоволен не провалом миссии, а чем-то другим, пока для него непонятным. Но к нему напрямую относившимся, ибо монарх зело раздраженным был.

— Так я тоже не пальцем сделан, мин херц. Отправил четверых гвардейцев усадебку посмотреть, и если там наши сидят, то вместе с ними и выйти всем десятком. Ушли они, и как сгинули — ни выстрела, ни криков не донеслось, только пару раз птички защебетали, но быстро успокоились. Пару часов ожидал, но никто не вернулся, как договаривались, и тут понял я что уходить оттуда надо. Но только из рощицы выехали, смотрю, казаки с разных сторон вытягиваются, явно взять нас всех хотели. Но кони у нас добрые, отдохнувшие — ушли от них легко, хотя и гнались чуть ли не до самого лагеря, как только драгуны им навстречу выехали.

— Это я их послал — тебя встретить и приветить. А заодно и посмотреть, не понарошку ли тебя гонят, представление перед моими очами устроив. Уж больно на то и походило!

От жестких слов Петра Меншикова холодный пот пробил — теперь он знал, что царь разгневался именно на него, и принялся лихорадочно размышлять, какое из его ухищрений на почве казнокрадства раскрылось. И тут он не ошибся в своих расчетах, но только наполовину — но пока о том Данилыч не знал, но ситуацию, как говорится, прочувствовал всей кожей.

— И как мыслишь — на баталию генеральную нам выходить?!

— Конечно, государь! Засада эта на царевича уловкой была, время выиграть, чтоб Аникита Репнин с полками подошел — бить надо кулаком, все силы воедино собрав, тогда и победа будет.

— Одержим хоть викторию, Данилыч?!

У Меншикова волосы чуть дыбом не встали от безмятежного голоса Петра — так всегда было, когда царь узнавал точно о его проделках и готовился избить его до полусмерти. А вот получать побои накануне баталии фельдмаршалу категорически не хотелось, и он предпринял попытку увильнуть от «раздачи», а для сего требовалось показать свою полезность.

— Победим, государь, обязательно победим, не можем не одолеть! А как иначе — когда я тебя обманывал?!

Меншиков заговорил горячо, чувствуя, как «гроза» приблизилась и вскоре разразится над его головой. Нужно было ее отводить всеми силами, и он зачастил, чтобы показать свою полезность:

— Только надо войска царевича ложным отступлением выманить, как мы и продумывали. И по правому их флангу атаковать гвардией и драгунами. Сомнем наступлением, отрежем их от редутов и прикончим, загнав в овраги. А стрельцов на своих укреплениях встретим, две трети орудий там выставим. Пушкари у нас хорошие, много лучше чем у бунтовщиков, на них весь расчет и сделан в баталии.

— А кто сим корволантом командовать будет?!

— Как кто, мин херц?

Меншиков опешил от спокойного вопроса Петра, который на него посмотрел как на покойника.

— Ты ведь меня назначил на совете с корволантом быть и вместе с ним атаковать мятежников. Али передумал?!

Петр ничего не ответил на вопрос, усмехнулся так, что усики взъерошились, молча наклонился, сильно натужившись поднял небольшой, но увесистый мешок, и бросил его на стол. Затем также спокойно извлек и поднял еще один мешочек, полного близнеца первого, и так же презрительно швырнул на стол, рядом с «собратом». От веса аж ножки затрещали, столешница чуть ли не прогнулась.

Комната наполнилась звоном монет, что-что, но такой звук Меншиков опознал мгновенно. Причем не серебра, а чистейшего золота — больно мелодичным звяканье показалось. И вес он оценил мгновенно — не менее пятнадцати тысяч дукатов, пуда на три каждый из мешков — золото ведь мало по размеру, но вес изрядный имеет, намного больше чем серебро.

В душе стало погано — Александр Данилович мгновенно осознал, что произошло — такой подлости от судьбы он никак не ожидал. И лихорадочно принялся соображать, как отвести от себя верную смерть. И от яростного рыка царя невольно вздрогнул.

— А как мне начальство над своими войсками предателю и казнокраду доверить?! Тому, кто всех предателей-генералов с фельдмаршалом Шереметевым за выкуп отпустил?!

Глаза Петра налились кровью:

— Вот от него самого тебе письмецо с благодарностью сердечной, мешок этот, который он с Васькой Долгоруким наполовину заполнили, тебе дарят со всем почтением. А вот еще письмеца — и все тебя благодарят, что ты их от моего праведного наказания избавил. А вот тут пять тысяч дукатов от казацкого атамана, как выкуп за князей Петьку Голицына и Алексашку Волконского, коих ты продал царевичу. Пусть каины они, меня предали, а потом Алешку — но приговор я выносить должен!

Голос Петра набрал силу, посуда на полках задребезжала. Царь схватил полено, толстое и увесистое — и Данилыч понял, что пришла беда, причем такая, которую он ни разу не отхлебывал полной ложкой. Но слова нужные стали укладываться на язык, когда царь взревел, и осыпая его словами, поднял полено над головой:

— А ты за моей спиной опять погаными негоциями занялся — велел денежки в Митаву своему Вандеркисту доставить, мошеннику! Ты гнусный бегун и хороняка! Предать меня решил и в Голландию бежать, где деньги, уворованные у меня, прячешь! И еще у меня двадцать тысяч вытянул, прохвост! Да я тебя…

Глава 6

— Не в золоте дело, Иван Федорович, хотя его все же жалко. Но на благое дело ведь пошло…

— Да не казнит он Меншикова, государь, тот шельмец всегда найдет что сказать, любую вину от себя отведет. Хотя, конечно, на этот раз его жестоко побьют, не как всегда. И лупить поленом станут.

— Почему поленом?!

Алексей несказанно удивился, а на его громкое восклицание Ромодановский только усмехнулся. Пояснил:

— Не при всех же Петр орать на сие воровство будет, а в доме. Усадеб там нет, а в крестьянских избах потолки низкие, посохом сильно не помашешь. Убивать он Данилыча не станет, а потому за топор не схватится. Значит, поленом охаживать начнет.