Арминута - Донателла Ди Пьетрантонио

В то утро в школу я пошла вместе с матерью: мы получали аттестаты. Как всегда после смерти Винченцо, она надела все черное — растянутую юбку и застиранную блузку. Просмотрев результаты, вывешенные на стене в коридоре, я нашла свое «отлично», но ее это ничуть не взволновало. Она считала, что мне все дается легко, не знала, как я намучилась с контрольной по латинскому языку и парными aut,[1] расположенными так далеко друг от друга, что смысл фразы становился не очевиден. На втором часу учительница, проходя мимо моего стола, растянула губы и чуть слышно дважды прошептала «или», и запутанный клубок перевода сразу размотался, словно она произнесла волшебное заклинание.

Когда мы входили в класс, где нам должны были вручать аттестаты, я почувствовала, как рука матери опустилась мне на плечо, скользнула вниз и задержалась на лопатке. Я втянула голову в плечи, как пугливая собака, которую долго били, а потом неожиданно приласкали. Я почти тут же едва заметно, но решительно отстранилась, освободившись от ее руки.

Я стыдилась ее — ее шершавых пальцев, полинявшей траурной одежды, ее невежества, прорывавшегося в каждом слове. Я всегда испытывала неловкость, слыша ее диалектные словечки, ее провинциальный акцент, который становился еще более заметным и смешным, когда она пыталась говорить правильно.

Кабинка с общественным телефоном располагалась позади заведения Эрнесто, на самом солнцепеке. До нее долетал затхлый запах дрянного вина и путаные разговоры стариков, которые пили даже в этот час, даже в такую жару. Я пришла заранее и стала ждать телефонного звонка, сидя на старом стуле, который шатался при каждом моем движении.

Я вскочила при первом сигнале, Эрнесто ответил и перевел вызов в кабинку. Мне вдруг стало страшно брать телефонную трубку и отвечать: я так давно не слышала ее голоса. Я закрыла дверь кабины и, задохнувшись, сразу же снова открыла. Еще несколько мгновений молчала, потом решила, что нужно поскорее что-то сказать, иначе она повесит трубку, может быть, навсегда. Я произнесла: «Алло!» — и выдохнула в дырочки микрофона.

Я вообразила, что она сейчас разволнуется, но этого не случилось. Она сказала: «Здравствуй!» — прямо мне в ухо, спросила, как у меня дела, — правда, голос ее звучал не совсем уверенно.

— Нет, скажи, как ты?

— Слава Богу. Расскажи лучше о себе.

Повисла пауза, но она вскоре ее прервала.

— Я знаю, ты стала лучшей ученицей в школе, я не сомневалась, что так оно и будет.

Ее способность получать информацию на расстоянии всегда меня удивляла. Всего несколько часов назад, сразу после короткой церемонии вручения аттестатов, Перилли отвела мою мать в пустой класс.

— Ваша дочь — гордость нашей школы, у нее настоящий талант к учебе. Нельзя растрачивать его впустую, у нас с вами уже был об этом разговор, помните? — спросила она, пристально глядя на мать. — Вот названия трех лицеев в городе, подумайте и дайте мне знать, в какой вы решили ее записать. Если ни один вам не понравится, известите меня, какое учебное заведение вы выбрали для продолжения обучения. — И она протянула матери листок бумаги.

Мне она принесла целую сумку книг для чтения летом. Она осторожно и нежно, словно какую-то драгоценность, обхватила ладонями мое лицо и поцеловала меня в лоб. Ее кольцо зацепилось мне за волосы, и она их долго и бережно распутывала, но один волосок оборвался, обвившись вокруг бразильского аметиста. Я ничего ей не сказала — хотела, чтобы крошечная частичка меня осталась с ней, пусть ненадолго.

Мы уже выходили из класса, как вдруг мою мать осенила какая-то мысль, и она вернулась.

— Я мало училась в школе, но не так уж глупа, синьора учительница. Я сама поняла, что мозги у нее подходят для учения, — заявила она, прикоснувшись к моей голове, — и знаю, как все устроить, так что она будет продолжать.

Голос в трубке немного отличался от того, который я слышала в последний раз и, несмотря на то что он доходил до меня через многие километры проводов, я чувствовала, что он более глубокий и наполненный.

В нем не слышалось ни печали, ни болезненной слабости. На мгновение я поверила, что она выздоровела и готова забрать меня назад, но зачем она тогда позвонила? Внезапно мое горло пронзила острая, словно лезвие ножа, тоска, что было странно, ведь я вроде бы стояла на пороге исполнения своих желаний. Однако теперь я уже не знала, чего хочу. В этот момент все окончательно перепуталось, а на другом конце провода спокойный голос продолжал:

— Возможно, твоя мать уже сообщила, что мы хотим отправить тебя в хороший лицей: ты этого заслуживаешь.

Я оцепенела от этих слов, которые она обронила совершенно естественно, как будто была не моей матерью, а пожилой состоятельной тетушкой, готовой финансировать мое будущее.

— Значит, я возвращаюсь домой? В поселке лицея нет, — осторожно проговорила я, прощупывая почву.

— Вообще-то я думала записать тебя в католический колледж Орсолино: это отличный интернат для девушек. Я буду оплачивать все расходы.

— Об интернате не может быть и речи. Лучше я все брошу и не пойду учиться дальше, — отрезала я.

— Ладно, поищем другое решение, возможно, найдем семью, которая заслуживает доверия, и ты будешь жить у этих людей на полном пансионе.

— Но почему я не могу вернуться домой, к тебе? Что я такого сделала? — выкрикнула я.

— Ничего. Сейчас я не могу тебе этого объяснить. Но мне очень хотелось бы, чтобы ты продолжала учебу.

К кабинке подошел мальчишка и стал вышагивать взад-вперед, сгорая от нетерпения. Я закрыла дверь, потянув за вертикальную ручку.

— А что, если меня захотят взять к себе родители Патриции? — с вызовом произнесла я.

— Не думаю, что это подходящая семья. Но ты не беспокойся, у нас достаточно времени, чтобы все организовать.

На заднем плане послышался шум, будто кто-то отодвинул стул. Потом раздался мужской голос, он что-то произнес. Но мне могло это показаться, потому что на линии были помехи.

— Кто там с тобой, папа? — спросила я, обливаясь потом. Мальчик забарабанил в прямоугольное стекло, потом постучал указательным пальцем по часам на руке.

— Нет, это телевизор, — ответила она. — Кстати, я хочу подарить тебе телевизор, я знаю, что у тебя его нет.

— Вы приедете и привезете?

— Я не могу, тебе его доставят.

— Тогда побереги деньги, мне телевизор не нужен. Вы ведь уже решили, что в сентябре я отсюда уеду, так? А летом мы целыми днями на улице, так что телевизор смотреть некогда.

Я надеялась ее разозлить, но она не отреагировала. Я почувствовала, что она торопится, даже больше, чем мальчишка, который бродил вокруг кабинки. Где-то рядом с ней снова раздался мужской голос, но слов я не разобрала. Потом этот голос как-то странно стих. Она пообещала перезвонить, сказала, что мы как-нибудь встретимся. Наскоро попрощалась и повесила трубку, не дожидаясь ответа.