Штормовой предел - Владимир Виленович Шигин

офицер лейтенант Мельницкий, который внимательно следил за скрывающимся в сумерках горизонтом. Старший помощник Хмелевский вел прокладку на штурманской карте. С левого борта спокойно поднималась луна, и ничто не предвещало опасности. Механический лаг показывал скорость полного хода —13,6 узла. Матросы на палубе готовили диплот, чтобы проверить глубину.

Судовые часы показывали 19.50, когда на мостике внезапно увидели прямо по носу и с левого борта едва заметную темную полосу земли. Моряки ясно услышали шум берегового прибоя. Чириков резко бросился к телеграфу. В машину полетела команда: "Стоп! Полный назад!" Вахтенный офицер громко крикнул в рупор: "Отдать фалы и шкоты!" Но было поздно. Через считанные минуты штевень парохода ударился о камни, и судно содрогнулось.

— Потеряны лопасти винта, в машину поступает вода, паровые насосы не справляются! — доложил прибежавший на мостик один из кочегаров.

В момент аварии Миклуха беседовал и пил чай в музыкальном салоне с журналистом Соллогубом. Когда же пароход внезапно застопорил машину, а затем начал отрабатывать назад, он понял, что наверху происходит что-то неладное. Прервав беседу, бросился наверх, но, уже находясь на трапе, был сбит с ног ударом судна о камни. Так как среди пассажиров преобладали люди военные, их присутствие и спасло от паники. Все поднялись на шлюпочную палубу и стояли там, взволнованные происходящим. Громко звенела аварийная сигнализация. Пароход било о подводные скалы так сильно, что казалось, он вот-вот развалится на части. В 3 часа ночи вода подступила к топкам котлов, и машина была остановлена. Кругом царила жуткая темнота; опасаясь пожара, Чириков приказал потушить керосиновые лампы и фонари, оставив только масляные горелки и свечи.

После первого удара пароход стало нещадно бросать из стороны в сторону. Выбравшись на верхнюю палубу, Миклуха увидел, что "Москва" прочно сидит на мели среди бурунов прибоя. Вдали смутно угадывался берег. Из машины тем временем доложили, что в трюме сильная течь и от ударов об отмель потеряны лопасти винта. Было совершенно ясно, что огромный пароход обречен. Вскоре "Москва" стала заваливаться набок, все больше погружаясь в песок.

Надо отдать должное командиру, он полностью сохранил самообладание. Несмотря на то, что судно фактически погибало, он не торопился отдавать приказ о немедленной эвакуации экипажа и пассажиров: из-за темноты и неизвестности можно было легко потерять людей. Все реи на пароходе спустили и закрепили на палубе, чтобы они могли служить упорами в случае, если судно будет заваливаться набок.

— Так и перевернуться недолго! — заволновались пассажиры.

— Рубить рангоут! — распорядился Чириков.

— Неужели мы все погибнем? — спрашивали, обступивши Миклуху, напуганные люди.

— Все не столь плохо, как кажется! — отвечал он. — Корпус должен выдержать до утра, а рангоут приспособят как упор на случай, если начнем валиться на борт!

Ночь была напряженной и для пассажиров, и для экипажа. С рассветом начал обрисовываться песчаный берег, лишенный растительности. За ночь моряки спустили с подветренного борта спасательные шлюпки из опасения, что утром это не удастся сделать.

Из воспоминаний Николая Соллогуба: "Пассажиры, нуждавшиеся в отдыхе, собрались в кают-компании 2-го класса и улеглись на полу, ближе к левому борту вповалку, стараясь оградить себя от проникнувшей сквозь иллюминаторы воды на правой стороне кают-компании. Офицеры и команда всю ночь напролет при сильном порывистом ветре работали, исполняя немедленно и точно все приказания своего командира: спускали рангоут, гребные суда, устанавливая их с подветренной стороны, где было тише; очищали от груза проходы у люков, для определения прибыли воды в трюмах, выгружали на верхнюю палубу провизию и т. п. В этом принимала участие и ресторанная прислуга. Приказания командира исполнялись пунктуально, без шума, без суеты и с такой поспешностью, чтобы к рассвету быть вполне готовым для высадки на берег людей и перевоза туда провизии. Нельзя не оценить и не отдать полной справедливости спокойным распоряжениям, систематичности и, безусловно, необходимым мерам, к которым прибегал командир парохода г. Чириков. Угрожающее положение, в котором находилась "Москва", неизвестность условий берега и расстояния до него, наступающая темнота — обстоятельства, о которых приходится серьезно подумать. И нужно иметь слишком крепкие нервы, чтобы не потеряться и вынести на своих плечах ужасающее положение!"

Рассвет был безрадостен. В полумиле был виден безлюдный песчаный берег, вдалеке темнели какие-то горы. "Москву" не переставая било в бурунах. Корпус трещал и мог в любую минуту развалиться.

— С пароходом, кажется, кончено! — мрачно резюмировал Чириков. — Теперь надо думать о людях!

Из команды "Москвы" он отобрал шесть наиболее сильных матросов под началом мичмана Отта.

— Задача свезти на берег конец и установить сообщение! Это крайне трудно и опасно, но иного выхода у нас нет!

Вельбот отчаянно мотало на крутых волнах. Казалось, его вот-вот перевернет. Но обошлось. Шлюпку с размаху вышвырнуло на прибрежную мель. Очутившись на берегу, матросы вытянули конец перлиня, к которому были подвязаны бревна, для укрепления на берегу. С большим трудом бревна зарыли стоймя в песок, и к 10 утра переправа была готова. Первым рейсом от "Москвы" ушла шлюпка с сухарями и водой.

Тем временем на берегу показалось несколько арабов. Они держались поодаль и явно выжидали, что будет дальше. Один из них все же некоторое время спустя подошел к мичману Отту и сообщил, что здешняя страна принадлежит султану Осману-Махмуду и они охраняют побережье.

С "Москвы" продолжали свозить припасы и людей, в первую очередь женщин и детей. Обратным рейсом на пароход доставили двух арабских парламентеров. В ходовой рубке их принял Чириков. Из разговора стало понятно, что "Москву" выбросило на мель в 25 милях южнее мыса Рас-Хафун. Через арабов-кочегаров капитан попросил прибывших передать сообщение о крушении "Москвы" в Аден.

— Мы скажем о вас нашему вождю Гафун-паше, а он уже передаст все султану! Как решит Осман-Махмуд, так и будет! Наши же услуги стоят тридцать долларов!

Арабам отсчитали просимые деньги, и Чириков принялся писать письмо в Аден с просьбой о помощи. Парламентеры тем временем горстями поглощали предложенный им к чаю сахар.

А на берегу собрались уже сотни их соплеменников. Видя гибнущее судно, они волновались и размахивали руками. Наконец несколько арабов кинулись к бывшему у берега вельботу и устремились, подтягиваясь на перлине к пароходу, в надежде поживиться. Однако первый же налетевший бурун опрокинул и утопил вельбот. С воплями арабы доплыли до берега. Одного из них, тонувшего и громче всех вопившего, спас, бросившись в воду, матрос Луйберг.

Чириков выскочил на палубу. Он был в ужасе. И было от чего! Мало того, что арабы утопили вельбот, но последний пошел ко дну, запутав перлинь на самой середине переправы. Дорога к берегу для спасения