Черная обезьяна - Захар Прилепин

Возле соседней бойницы зашатался и упал на спину солдат. Из глаза его торчала стрела — могло показаться, что он обхватил ее пальцами и просто хочет в упор рассмотреть наконечник — как дети рассматривают, полусжав кулак, интересных жуков.

Мальчик бросился к опустевшей бойнице и увидел, что в одном месте ров под крепостью уже полон малыми людьми. И, падая с поставленных и сброшенных рогатинами лестниц, иные из них не калечатся, а заново поднимаются и хватают любое лежащее поблизости оружие.

Осадный навес был слишком невысок для того, чтоб под ним могло разместиться хорошее стенобитное орудие, но недоростки подтащили его даже не к воротам, а просто к стене — как раз в том месте, где ров уже был завален искалеченными и убитыми.

С муравьиным постоянством под навес тянулись десятки недоростков с мотыгами.

Мертвых или раненых они обходили, лишь поднимая с земли их мотыги. Раненые не просили помощи и, если могли двигаться, уползали подальше от стен сами.

Горожане у костров приладились кипятить смолу, и дымящиеся чаны один за другим поднимали к бойницам уже не по лестницам, а на веревках. Смола расплескивалась, но так все равно получалось скорее.

Смолу начали лить на осадный навес, оттуда иногда раздавался истошный визг, и тут же выкатывался кто-то черный и безвольный — его выталкивали, потому что он мешал работать другим.

Лестницы малым людям удавалось поднять то здесь, то там, и к опасному месту сразу — падая и топча друг друга — бежали толпою, чтобы не дать забраться на стену хоть одному недоростку. Лестницы пугали горожан куда больше, чем непонятно что происходящее под навесом. К тому же больше всего лучников малых людей стояли именно там, где, укрытые, работали недоростки с мотыгами — и в выливающих смолу, и в бросающих камни стрелы снизу летели непрестанно. На покрытии навеса уже лежал выпавший из бойницы солдат, и рядом с ним — опрокинутый чан.

— Что они делают? — спросил один горожанин у солдата, указывая в ту сторону, где был осадный навес. — Чтобы вырыть подземный ход под стеною, им потребуются недели. Да и всякого появившегося из-под земли можно убить копьем в темя. Не выроют же они дыру размером с ворота.

— Да не землю они роют! — всё так же весело ответил солдат. — Стенные камни скреплены не известью, а жидкой глиной! Мотыгами они за день и за ночь разобьют и раскатают по камню всю стену.

Горожанин тут же побежал в сторону срединной башни; мальчик видел там расшитый плащ: кажется, туда явился кто-то из тех вельмож, чьи указы переписывал отец.

Гогоча и сквернословя, солдат стрелял из чьего-то чужого лука, но когда перед ним, как два деревянных уса, появились концы лестницы, он сразу же кинул лук под ноги.

Горожане непрестанно подавали на стены камни той величины, что мог поднять и бросить взрослый человек, чтобы убить или покалечить недоростка. Один из этих камней солдат схватил двумя руками и не глядя швырнул вниз.

Свист стрел стал гуще.

Одна стрела с неприятным и скользким звуком угодила в камень, который поднял солдат. Он не обратил на это внимания. Когда солдат потянулся за следующим камнем, в бойнице появился недоросток, босой, по колени запачканный засохшей кровью, в недлинной, подпоясанной рубахе, под которой мальчик увидел юные, совсем невеликие и безволосые мужские чресла. Снизу лица недоростка не было видно — только шею и подбородок; по шее тек обильный и грязный пот. На голове недоростка виднелся измятый цветочный венок. В руке он держал короткий меч, которым он сразу же ударил по голове замешкавшегося на миг горожанина, не имевшего к тому же никакого оружия. Горожанин мотнул головой, удар снес, как с мандарина, кожуру с виска и половину уха. Недоросток выпрыгнул из бойницы и оказался на две головы ниже солдата, как раз поднявшего очередной камень и обрушившего его на цветочный венок.

Хилое тело с острыми ребрами упало рядом с мальчиком. Живот упавшего сначала быстро-быстро дышал, а потом замер. Из грязного и холодного пупка торчала трава: наверное, последнюю в своей жизни ночь недоросток спал животом на земле.

Голову его мальчик никак не мог рассмотреть, она казалась неровной, как огрызок яблока.

Мальчик тронул ногой труп, голова вдруг повернулась, и криво раскрылся рот. Глаз у головы не было, они затерялись в сломанных черепных костях.

Вскрикнув, мальчик вскочил, его тут же схватил за шею безухий, кровоточащий горожанин и начал душить, и задушил бы, если б не солдат. Ничего не говоря, он оглушил горожанина ударом в висок, схватил мальчика за шиворот и столкнул вниз по лестнице.

— Иди!.. — крикнул он, хохоча. — Спутают!.. Задушат как пришлого недоростка!

Оступившись на поломанных ступенях, мальчик опрокинулся набок и скатился, сдирая кожу с груди и ломая зубы.

Вослед ему прилетела из-за стен стрела и поймала сандалию мальчика, едва не попав в пятку. Он хотел высвободить сандалию, но не сумел вырвать наконечник. Услышал новый свист и, зажмурившись, побежал прочь.

Едва не угодив в костер, миновал горожан, в поту и ругани таскающих осыпающиеся солью и мукой тюки, и вырвался в городские улицы.

Рот его кровоточил, в ушах танцевал лязг, визг, клёкот.

Чем дальше он уходил от крепостных стен, тем различимее были отдельные голоса. И хотя здесь тоже все вокруг кричали, все равно можно было расслышать произносимое в трех шагах, и даже то, что говорят на другой стороне улицы.

— Это всего лишь недоростки, — задыхаясь, говорил кто-то. — Что будет, когда подойдут их отцы?

— Их отцы те же, что наши отцы: мягкие, как гнилые яблоки, — сказали в ответ. — Они сами страшнее любых отцов!

Говорили еще, что это пришли одичавшие дети из тех завоеванных городов, где казнили все взрослое население.

Кто-то ругался, что это и не дети вовсе, а пигмеи, оттого у них нет детских слез на лицах.

Никто никому до конца не верил, и в то же время все были готовы поверить в любую чушь.

Говорили, что вельможи решили отравить воду в реке и с лодок уже высыпали яды в том месте, где вода выходит из города в луга. Утоляя жажду, все малые люди скоро передохнут.

Мальчик сразу с радостью поверил в это и даже захотел вернуться, чтоб обрадовать солдата и посмотреть вместе с ним, как пришедшие к городу будут корчиться на берегах, но кто-то стал ругаться, что нельзя отравить целую реку.

Еще говорили, что в соседний город отправили посыльного с вестью — и помощь ожидалась уже через день; но в другом месте сказали, что малые люди давно уже стоят вокруг всего города и едва ли посыльный сумеет миновать их посты даже под водою.

Сплошь и рядом застревали повозки с ранеными. Мулы скользили в помоях, порой падали на колени и горестно мычали. Одна повозка перевернулась, и раненые с неизвлеченными стрелами и резаными хлюпающими ранами плакали, копошась в осклизлых нечистотах.

Тут же перебегали дорогу напуганные, но все еще жадные куры; когда раненые взмахивали руками, куры с кудахтаньем взлетали, а потом снова стремились в колею поклевать.