Российское гражданство. От империи к Советскому Союзу - Эрик Лор

В эпоху реформ произошло, кроме того, укрепление давно существовавшей в российском законодательстве и процессуальных нормах тенденции к применению принципа почвы и увеличению количества царских подданных. Это можно увидеть в некоторых подробно прописанных условиях закона о натурализации, например в пункте, дающем губернаторам право натурализовать детей иностранцев в год их, этих детей, восемнадцатилетия. Сходным образом, родившиеся на российской земле иностранцы могли в срочном порядке натурализоваться, всего лишь устроившись на работу и принеся присягу на службу в России[204].

Владимир Гессен, единственный исследователь, проанализировавший Великие реформы в области подданства и натурализации, также подчеркивает другой концептуальный переход: от «коллективного» членства – к «индивидуальному»[205]. Он приводит исторический довод, согласно которому натурализация в XVIII веке (в России и Европе) происходила в первую очередь благодаря политике увеличения количества населения страны. Поскольку в это время многие международные миграции предполагали переселение целых общин, натурализация часто становилась предметом переговоров во время общего процесса иммиграции. Целые сообщества мигрантов натурализовались в соответствии с особыми постановлениями и условиями. Зачастую такого рода натурализацию лучше описывает термин «установленная в порядке договоренности привилегия» – привилегия, даруемая сообществу и предполагающая освобождение от ограничений, налагаемых на иностранцев, и от обязанностей, которые должны выполнять граждане государства[206]. В таком виде натурализация все еще очень хорошо согласуется с парадигмой сепаратных сделок, заключаемых с различными группами мигрантов и поселенцев, перебиравшихся на территорию Российской империи. Гессен утверждает, что только после реформы 1864 года натурализация начала демонстрировать интерес к «индивидуальным свойствам натурализуемого иностранца»[207].

Однако существовало несколько важных исключений, выходивших за рамки параллельной универсализации норм и индивидуализации их применения, имевшей место в законах о гражданстве после 1864 года. Во-первых, были сохранены весьма широкие особые правила для Царства Польского и Великого княжества Финляндского[208]. Финляндии, например, даровалось право выдавать загранпаспорта как российским подданным, так и иностранцам, проживавшим в княжестве[209]. В некоторых случаях Собрание законов Российской империи сохраняет отдельные разделы, регулирующие приобретение и утрату принадлежности к Российскому государству в двух этих юрисдикциях. Согласно административному постановлению 1865 года, жители Царства Польского для пересечения границы с другими регионами Российской империи нуждались в особом «паспорте подданного империи». Таким образом, порядок въезда на территорию страны для финнов и поляков мало отличался от процесса получения визы для пересечения международной границы[210]. Закон 1867 года даровал ряд денежных и юридических привилегий российским подданным из других областей империи при поступлении на службу в польских провинциях. В сочетании с новыми ограничениями возможности для поляков приобретать и наследовать землю в регионе, эти привилегии работали против общей тенденции, получившей развитие в эпоху реформ и направленной на создание единого статуса гражданина империи[211]. В Польше, Финляндии и – в меньшей степени – в некоторых других частях империи (в Бухарском и Хивинском ханствах, Бессарабии, на Дону и в Прибалтике) подобные правила сохраняли по крайней мере какое-то местное разнообразие в гражданских правах.

Во-вторых, как до, так и после 1864 года некоторые группы иностранцев сталкивались с бóльшим количеством юридических ограничений, чем другие. Несмотря на заметное международное давление, евреям-иностранцам позволялось селиться в России лишь в отдельных, исключительных случаях, требовавших одобрения со стороны Министерства внутренних дел[212]. Те иностранные евреи, которые вошли в число таких исключений и получили разрешение на въезд в страну, не пользовались такими же правами, какими пользовались другие иностранцы, а сталкивались с множеством ограничений в отношении места проживания и экономической деятельности, с которыми мирились и евреи, находившиеся в российском подданстве. Из-за международных дипломатических дискуссий на данную тему это не было четко оговорено в законе – в особенности из-за дискуссий с Соединенными Штатами, настаивавшими на том, что все натурализованные американские граждане, в том числе и евреи, должны защищаться российскими законами так же, как и другие иностранцы[213]. В результате российским консулам было велено не указывать при выдаче виз евреям-иностранцам, что поселение возможно лишь в пределах еврейской черты оседлости. По дипломатическим соображениям власти предпочитали накладывать на таких людей ограничения не посредством формальных законов, а внутренними циркулярами, регламентировавшими административную практику[214]. И напротив, в то время как евреям, иезуитам, дервишам, китайцам и представителям других групп натурализация была запрещена, некоторые иные категории людей рассматривались в качестве желательных и получали преимущества при натурализации. Например, секретный царский циркуляр дал Министерству иностранных дел право не требовать обязательного пятилетнего проживания на территории империи при натурализации славян, оказавшихся в турецком подданстве[215].