Дьявол не любит ждать - Себастьян Фолкс

— Я даже не представлял, что у вас такой поэтический склад ума, Дариус, — с улыбкой сказал Бонд. — Большинство моих коллег — просто люди с холодным взглядом и с пистолетом под мышкой.

— Бросьте, Джеймс, ни за что не поверю. Но действительно сады и поэзия — неотъемлемая часть персидской души. А ее квинтэссенция — это стихи о садах. Как писал Низами:

Я сад узрел, подобный раю…

Слились в нем мириады звуков,

Сплелись в нем мириады красок,

И мириады ароматов

Пьянили благовонный воздух,

И роза робкая лежала

В объятьях нежных гиацинта,

Жасмин же…[24]

— Машина ждет, сэр, — сообщил Бабак, материализовавшийся откуда-то из темноты.

— Черт тебя побери, Бабак! Бездушный ты человек. Сколько раз тебе повторять: не перебивай меня, когда я читаю стихи. Вы готовы, Джеймс? Тогда вперед, на битву с безумцами с большой дороги, сидящими за рулем машин. Есть хотите?

— Умираю с голоду, — ответил Бонд с полным на то основанием.

Меню, предложенное авиакомпанией, его не вдохновило, и, соответственно, за весь день он не съел ничего, кроме жалкого круассана, проглоченного еще в парижском аэропорту, да теперь вот еще и икры.

Фаршад ждал пассажиров, стоя навытяжку перед «мерседесом», и через несколько мгновений они уже неслись в южном направлении под какофонию автомобильных гудков, визга шин и скрипа тормозов на проспекте Пехлеви. Фаршад давил на педаль газа с такой силой, словно был уверен, что другой возможности поесть у них никогда в жизни уже не будет.

После того как они пересекли проспект Молави, Бонд сдался и больше не пытался ориентироваться в запутанном, как лабиринт, незнакомом городе. Ему оставалось лишь полностью сосредоточиться на рассказе Дариуса.

— Кермит Рузвельт, — вещал тот, — честно говоря, был человеком довольно странным. Я иногда играл с ним в теннис, и если он не отбивал мяч, то начинал ругать себя, приговаривая: «Ах ты, Рузвельт, мать твою!» Это было очень некстати, поскольку, согласно легенде, он был мистером Грином или кем-то вроде этого. Никогда в жизни я не встречал человека, который столько пил бы прямо на работе. Можно было подумать, что он очень нервничает или чего-то боится. По количеству ящиков с виски и водкой, доставлявшихся в особняк, который он снимал вместе со своими сотрудниками, легко можно было догадаться, что это шпионская штаб-квартира. Накануне великого дня возвращения шаха на трон Рузвельт вдруг выяснил, что сие знаменательное событие выпадает на пятницу — выходной день у мусульман. Затем, естественно, наступил христианский уик-энд. Так что его ребята продолжали пить и дожидались понедельника. Кто-то из них кому-то что-то не передал, кто-то кого-то не дослушал, и в итоге, когда в понедельник военные вывели на улицы танки, а провокаторы — толпу подкупленных демонстрантов с базара, выяснилось, что шах не подписал нужные документы, согласно которым брал на себя всю полноту власти, а Моссадека отправлял в отставку. Короче говоря, шахиншах, царь царей, по-прежнему пребывал где-то на Каспийском побережье, танки и толпы были на улицах, а заготовленные документы затерялись где-то в одном из тегеранских кабинетов. — Довольный собой и своей историей, Дариус рассмеялся, а затем добавил не сразу понятую Бондом фразу: — Ну вот, в конце концов и дождались.

Он нагнулся вперед и что-то коротко сказал на фарси Фаршаду, который кивнул и через секунду резко, под протестующий визг шин, свернул под прямым углом в узкую боковую улочку и прибавил скорость.

— Приношу свои извинения, Джеймс. Я слишком много болтаю. Так хочется успеть побольше рассказать вам о нашей чудесной стране. По-моему, для вас будет полезно узнать ее получше, прежде чем вы столкнетесь с Горнером и его шайкой. Предупрежден — значит, вооружен, как гласит английская пословица.

— Вам совершенно не за что извиняться. Вот только хотелось бы знать, почему мы едем так по-спортивному? Ни дать ни взять «Формула-один».

— Увлекшись рассказом, я не сразу заметил черную американскую машину — думаю, «олдсмобил», — которая следует за нами. Рассказывая вам о шахе и о перевороте, я понял, что за нами следят, и попросил Фаршада оторваться от хвоста.

— Ну а уж он только рад был выполнить такое распоряжение.

— Не зря его назвали Счастливчиком, везет ему в жизни. Он любит погони и охоту и нашел работу по душе. Сейчас, Джеймс, мы уже выехали за пределы той территории, которую обычно наносят на карты Тегерана. Иностранцы не забираются так далеко в южную часть города. Север обычно называют Новым Городом. Там полно борделей, баров, игорных заведений. А здесь нет никаких следов роскоши: тут живут настоящие бедняки, приехавшие из деревни, а также беженцы из Афганистана и арабы. Как можно жить в такой грязи, я просто ума не приложу.

— Вы невысокого мнения об арабах? — заметил Бонд.

— Не следует оскорблять иностранца, оказавшегося в твоей стране, тем более беженца, — заметил Дариус. — Но персы, как вам известно, представители арийской расы, а не семитской, как арабы. Что же касается самих арабов… Им не хватает культуры, Джеймс. Все, что есть в их странах: в Ираке, в Саудовской Аравии, в Эмиратах на побережье Персидского залива, — все это они либо украли у нас, либо скопировали с нас же. Впрочем, хватит об этом. Мы приехали.

Дариус настоял на том, чтобы Бонд первым вошел в дверь, перед которой остановился их автомобиль. Снаружи здание напоминало лавку ковров, почему-то с красным фонарем над входом. Внутри Бонд первым делом увидел старика, сидевшего на низенькой скамеечке и курившего кальян.

Бонд остановился было на пороге, но, видимо, согласно персидскому этикету ему следовало войти в дом первым.

— Джеймс, можете на меня положиться, — сказал Дариус.

Чтобы не задеть висящую в дверном проеме лампу, Бонду пришлось нагнуть голову, и на мгновение он посмотрел назад через плечо. Уголком глаза он заметил черный «олдсмобил», который припарковался на противоположной стороне улицы и мгновенно выключил фары.

Бонд оказался в большом полуподвальном зале, освещенном свечами, вставленными в металлические кольца-подсвечники. Гостей проводили к столику, на котором уже стояли керамические вазочки с фисташками, тутовыми ягодами и грецкими орехами; компанию этим восточным закускам составляли бутылка виски «Чивас Регал» и два кувшина с ледяной водой. Меню на столе не было. В одном из углов зала, на невысоком подиуме, покрытом ковром, расположились четверо музыкантов, игравших спокойную мелодию на струнных инструментах; в зале стояла еще примерно дюжина столиков, и все уже были заняты.

Наливая себе и Бонду виски, Дариус не смог сдержать удовлетворенного вздоха. Вскоре подошла официантка с большим блюдом, уставленным тарелочками с разными лепешками, йогуртовыми соусами, салатами и свежей зеленью. Затем между Бондом и Дариусом была водружена основательных размеров супница, от которой исходил восхитительный аромат.