1974: Сезон в аду - Дэвид Пис

— Мог бы меня сначала спросить.

— Я не знал. Это была идея Барри, а не моя.

— Не говори так, Эдди. Это неправда.

— Нет, правда. Я и понятия не имел, что вы родственники, я…

— Ты делал свою работу, я знаю. Просто, понимаешь, дело в том, что никто из нас после этого толком не оправился. И тут еще эта история с другой девочкой. Как напоминание.

— Я знаю.

— Плюс еще эта хрень с нашим Джонни. Похоже, конца всему этому не будет.

— От него, значит, никаких новостей?

— Ничего.

Я сказал:

— Извини, Пол.

— Я знаю, все думают, что он с какой-нибудь бабой или в очередном запое, понимаешь, а я вот не знаю. Надеюсь, что так.

— Но ты так не думаешь?

— Знаешь, Джонни тяжелее всего пришлось, когда все это случилось с Полой и Джефом. Он так любит детей. Да он сам большой ребенок, мать его. Он просто обожал нашу Дженни.

— Извини.

— Я знаю. Я не хотел об этом говорить, но…

А я не хотел об этом слышать.

— А ты как думаешь, где он?

Келли посмотрел на меня.

— Если бы я знал, то не катал бы тебя сейчас по району как долбаный шофер. — Он попытался улыбнуться, но улыбка не вышла.

— Извини, — сказал я в тысячный раз.

Я уставился в окно на коричневые поля с одиноко торчащими коричневыми деревьями и кусками коричневой изгороди. Мы подъезжали к цыганскому табору.

Келли включил радио, «Бэй Сити Роллерс» исполнили «Я весь, я всю тебя люблю», и он снова выключил приемник. Я смотрел поверх его головы на пролетавшие мимо остовы фургонов и думал, что бы сказать.

До самого Лидса никто из нас не проронил ни слова. Мы припарковались под аркой, недалеко от здания, где находилась редакция «Пост». Келли заглушил двигатель и вытащил бумажник.

— А с этим что будем делать?

— Пятьдесят на пятьдесят?

— Ладно, — ответил Келли, пересчитывая десятки. Он протянул мне пять купюр.

— Спасибо, — сказал я. — А что с твоей машиной?

— Хадден сказал, чтобы я ехал на автобусе. Сказал, что тебе потом все равно сюда возвращаться, так что ты сможешь меня подвезти.

Черт, скорее всего, так он и сказал.

— А что?

— Да так, ничего. Просто спросил.

— Мы живем в Век журналистских расследований, и Барри Гэннон был одним из тех, кому мы этим обязаны. Там, где он видел несправедливость, он требовал справедливости. Там, где он видел ложь, он требовал правды. Барри Гэннон задавал важные вопросы важным людям, потому что он верил, что Великий Британский Народ имеет право быть в курсе дела. Барри Гэннон сказал однажды, что правда может сделать нас только богаче. Его преждевременный уход сделал всех, кто ищет эту правду, намного беднее.

Билл Хадден выглядел маленьким и измотанным за своим письменным столом. Он снял очки и поднял глаза. Я кивнул, думая, сколько разных вещей Барри Гэннон говорил за столькими кружками пива. Одну из своих поговорок он привез из Индии — про слона, трех слепцов и истину.

Выдержав вежливую паузу, я спросил:

— Это пойдет сегодня?

— Нет. Подождем результатов дознания.

— Почему?

— Ну ты же знаешь, как это бывает. Оно может показать все, что угодно. Ну как тебе?

— Очень хорошо.

— Тебе не кажется, что это слишком уж похоже на панегирик?

— Совсем нет, — ответил я, понятия не имея, что такое «панегирик».

— Ну ладно, — сказал Хадден и отложил отпечатанный лист в сторону. — Вы, значит, с Полом Келли встретились, все нормально?

— Ага.

— И вы заплатили миссис Шеард?

— Да, — очень осторожно ответил я, пытаясь понять, не могла ли эта жалкая сука позвонить Хаддену, чтобы рассказать про полицию, а заодно упомянуть и о бабках.

— Он сделал фотографии и все такое?

— Ага.

— Статью закончил?

— Почти, — соврал я.

— Что еще у тебя есть?

— Да практически ничего, — снова соврал я, думая о Жанетт Гарланд, Сьюзан Ридьярд, Клер Кемплей, горящих цыганских таборах, «Северных каналах», Арнольде Фаулере и его бескрылых лебедях, о Твидл-Дам и Твидл-Ди в полицейской форме и последних словах Барри Гэннона.

— М-м, — сказал Хадден, город за его спиной уже потемнел.

— Я говорил с родителями Сьюзан Ридьярд в субботу, как мы с вами решили. Помните человеческий интерес?

— Забудь об этом, — сказал Хадден, вставая и собираясь пройтись по кабинету. — Я хочу, чтобы ты сосредоточился на истории Клер Кемплей.

— Но я думал…

Хадден поднял руку:

— Если мы собираемся поддерживать интерес к этой истории, то нам придется собрать гораздо больше материала.

— Но я думал, вы сказали, что теперь это дело будет вести Джек. — В моем голосе снова появилась жалостливая нотка.

— А я думал, мы договорились, что вы будете вести его вместе.

Я поднажал еще:

— Но пока «вместе» у нас что-то не очень получается.

— М-м, — сказал Хадден, беря в руки некролог Барри. — Это очень сложный период для всех нас.

У тебя, несомненно, были на то свои причины, но ты не всегда был на месте тогда, когда был нам нужен.

— Извините, — сказал я, думая: какое же ты все-таки говно.

Хадден снова сел.

— Как я уже сказал, я знаю, что ты переживал свои собственные утраты и проблемы. Так вот, Джек будет вести хронику расследования, а ты будешь заниматься подготовкой фонового материала.

— Фонового материала?

— У тебя это очень хорошо получается. Джек как раз сегодня говорил, что из тебя может получиться отличный писатель. — Хадден улыбался. Я представил себе эту сцену.

— Это что — комплимент, что ли?

Хадден рассмеялся:

— От Джека Уайтхеда — да.

— Да? — Я улыбнулся и начал считать от ста до единицы.

— В любом случае ты будешь, в восторге. Я хочу, чтобы ты встретился с этим медиумом…

Восемьдесят шесть, восемьдесят пять.

— Медиумом?

— Да, медиумом, гадалкой, — сказал Хадден, роясь в одном из ящиков письменного стола.

— Она утверждает, что привела полицию к телу Клер и что теперь ее попросили помочь найти убийцу.

— И вы хотите, чтобы я взял у нее интервью? — вздохнул я. Тридцать девять, тридцать восемь.