Рейх. История германской империи - Борис Соколов

Сегени, в свою очередь, свидетельствовал: «Вильгельм высказал мнение, что не следует слишком долго медлить с выступлением против Сербии… Если бы дело даже дошло до войны между Австро-Венгрией и Россией, то мы можем быть уверены, что Германия по привычной союзнической верности будет стоять на нашей стороне. Россия, впрочем, при данном положении вещей еще ни в коем случае не готова к войне и, несомненно, должна будет еще хорошенько все взвесить, прежде чем апеллировать к оружию. Однако она будет всячески подстрекать против нас другие державы Антанты и раздувать пламя на Балканах… Он, Вильгельм, будет сожалеть, если мы не используем настоящий, столь благоприятный момент (для сокрушения Сербии. – Б. С.)».

В записке помощника статс-секретаря барона фон Бусше от 30 августа 1917 года, адресованной тогдашнему его начальнику Циммерману, содержится свидетельство о том, что сразу же после приема Сегени Вильгельм в Потсдаме провел совещание с военными, представлявшими руководителей военного и морского министерств и Генеральный штаб. На этом совещании на всякий случай было решено предпринять подготовительные меры к войне. Затем были отданы соответствующие приказы. Факт этого совещания подтверждает и Тирпиц, отмечая, что в нем участвовал военный министр фон Фалькенгайн и что было решено пока «избегать мероприятий, способных вызвать политический скандал или причинить особые затраты». Очевидно, в тот момент речь шла лишь о войне против Сербии и России. Впрочем, у германских политиков еще теплилась неосновательная надежда, что из-за плохой подготовки к войне Россия не рискнет выступить в защиту сербов. Судьбу же Сербии Вильгельм и его министры считали предрешенной.

По свидетельству графа Вальдерзее, начальника императорского военного кабинета, Вильгельм II сообщил генералу фон Бертрабу, представителю начальника Генерального штаба генерала Мольтке, для передачи последнему, отдыхавшему в тот момент в Карлсбаде, что он «обещал императору Францу Иосифу поддерживать его всем могуществом Германии, если бы в результате задуманного Австро-Венгрией выступления против Сербии возникли осложнения». Фактически это означало, что Берлин не остановится перед риском мировой войны.

В германском правительстве летом 1914 года господствовала недооценка серьезности ситуации. Сохранялась совершенно неосновательная надежда на то, что не только Англия, но и Франция из-за неготовности к войне постараются убедить Россию не вмешиваться в австро-сербский конфликт. Так, заместитель статс-секретаря Циммерман полагал, что «как Англия, так и Франция, для которых война в данный момент вряд ли желательна, будут воздействовать в примирительном духе на Россию. Кроме того, можно надеяться на то, что блеф является одним из любимейших бутафорий российской политики и что хотя русский и рад угрожать мечом, однако в решительный момент он неохотно обнажает его в пользу других».

Когда же стало ясно, что локализовать будущую австросербскую войну не удастся, Берлин безоговорочно и безоглядно встал на сторону Вены. Граф Лихновский вспоминал: «Достаточно было бы одного намека из Берлина, чтобы побудить графа Бертольда, успокоившись на сербском ответе, удовлетвориться дипломатическим успехом. Этого намека, однако, не последовало. Напротив, настаивали на войне… Все более усиливалось впечатление, что мы желаем войны во что бы то ни стало… В Берлине стояли на одном: Сербии должна быть устроена кровавая баня».

Получив из Вены сообщение, что «энергичный тон и точно сформулированные требования австрийской ноты застигли сербское правительство совершенно врасплох», Вильгельм написал на полях депеши: «Браво! Признаться, от венцев подобного уже не ожидали!» А завершил кайзер чтение телеграммы совсем уж непарламентским пассажем, не оставляющим сомнения, что все его миролюбие на публике и в мемуарах – не более чем фикция: «Каким дутым оказывается все это так называемое сербское великодержавие. Так обстоит дело со всеми славянскими государствами. Только сильней наступать на мозоли этой сволочи!» От подобных антиславянских пассажей – один шаг до признания славян «недочеловеками», как это и случилось в гитлеровском Третьем рейхе.

26 июля телеграмму фон Чиршки из Вены кайзер сопроводил откровенно антирусским комментарием: «Австрия должна получить на Балканах перевес над остальными мелкими державами за счет России, иначе не будет покоя».

В тот же день Бетман-Гольвег телеграфировал кайзеру: «Если бы Россия решилась пойти на конфликт с Австрией, то Англия имеет в виду попытаться посредничать и надеется при этом на французскую поддержку. Пока Россия не предпринимает никаких враждебных действий, я полагаю, что наша позиция, имеющая целью локализацию, также должна оставаться спокойной. Генерал Мольтке, возвратившийся сегодня из Карлсбада, разделяет это мнение».

Слово «локализация» Вильгельм сопроводил восклицательным знаком, а против слов «должна оставаться спокойной» начертал саркастическую резолюцию: «Спокойствие – первый долг гражданина. Спокойствие, всегда только спокойствие!! Ведь спокойная мобилизация есть тоже нечто новое».

Немцы торопили австрийцев с открытием военных действий против Сербии. Еще 25 июля Сегени доносил в Вену: «Здесь все предполагают, что на возможный отрицательный ответ Сербии сейчас же последует с нашей стороны объявление войны, сопровождаемое военными операциями. Здесь видят в каждой проволочке открытия военных действий большую опасность вмешательства других держав. Нам советуют самым настоятельным образом немедленно выступить и поставить мир перед «fait accompli» (свершившимся фактом)».

Германия категорически отвергала идею посредничества Англии в австро-сербском конфликте. 27 июля Сегени сообщал Бертольду: «Статс-секретарь (фон Ягов. – Б. С.) строго конфиденциально, очень решительно заявил мне, что, возможно, в ближайшие дни германское правительство доведет до сведения Вашего превосходительства предложения посредничества Англии. Германское правительство категорически заявляет, что оно ни в коем случае не солидаризируется с этими предложениями; более того, оно решительно против принятия их во внимание и передает их дальше, лишь чтобы удовлетворить просьбу Англии».

Сообщая Чиршки о посредничестве, предложенном главой британского МИДа сэром Эдуардом Греем, Бетман прямо давал ему понять, что мнимая готовность Германии содействовать этому посредничеству – всего лишь обман собственной и мировой общественности: «После того как мы уже отклонили одно английское предложение о конференции, нам невозможно отклонить заранее и эту английскую инициативу.

Вследствие нашего отказа от всякого посредничества весь мир сделал бы нас ответственными за всеобщий пожар и изобразил бы нас настоящими зачинщиками войны. Это поставило бы нас в невозможное положение и в нашей собственной стране, где мы должны делать вид вынужденных воевать. Наше положение тем более затруднительно, что Сербия, по-видимому, сделала большие уступки. Поэтому мы не можем отклонить роли посредника и должны, учитывая постоянное влияние Лондона и Парижа на Петербург, поставить английское предложение на обсуждение венского кабинета». Это, естественно, побуждало Вену сохранять жесткую позицию в отношении Сербии и не предпринимать шагов, которые могли способствовать дипломатическому урегулированию кризиса. Лондону же Бетман продолжал втирать очки, телеграфируя: «Мы немедленно предприняли посредническое выступление в Вене в желаемом для сэра Эдуарда Грея смысле».