Арбайт. Широкое полотно - Евгений Попов

Да уж куда там, и это подтверждается всей дальнейшей нашей историей, включая новейшую, когда дефолт-98 съел весь жирок, только-только накопленный ко всему привыкшим населением. А сейчас вон и кризис уже мировой опять, как до войны с Гитлером, и власть оборзела практически во всех странах. Ну, да наши, как всегда, впереди прогресса, о чем свидетельствует результат недавних наглых выборов-2010. А ведь буквально через год уже другие выборы спешат наметиться, а в 2012-м — третьи. Аж самого президента выбирать будем! Интересно, кто им станет в 2012 году? А ну-ка угадайте, друзья, с трех раз. Да смотрите не ошибитесь!

И вот ведь опять непонятно, как жить. Неужели счастье — это действительно та морковка, за которой черепаха ползет с целью пропитания?

И вообще — может, лучше погрузиться в частную жизнь, если кругом — и в пространстве, и во времени — сплошь почти одно негодяйство. Царя Николая II, разумеется, зря прикончили красные мерзавцы, так он ведь тоже вряд ли являлся ангелом с крыльями и государственным умом. Разве не понятно было вам, гр-н Романов, что взорвется котел, ставший скороваркой с задраенной крышкой?

Не станем сыпать соль на раны, вспоминая нравы и повадки других августейших российских особ вроде приятельницы Вольтера Екатерины II, не будем говорить о склонности русских кесарей к внебрачным половым связям с использованием своего служебного царского положения. Профукали страну, так чего уж там чирикать!

И все-таки молодец Джеймс Джойс! Каждый нормальный человек, особенно литератор, должен брать с него пример. Как здорово пишущий ирландец огрызнулся на вопрос, не желает ли он умереть за родину? «Пусть лучше родина умрет за меня». А как он женился на рыжей горничной Норе Барнакль и занимался с ней заочным сексом «путем взаимной переписки»! Личная жизнь — всё, общественная — ничто!

Гдов вдруг с умилением подумал о своей жене, которую тоже очень любил, уж не меньше, чем Джеймс Джойс.

— Вечная труженица! Сколько полезных дел успевают переделать за день эти маленькие натруженные ручки, — растрогался Гдов, вспомнив ушедшую на работу жену.

И тут же нахмурился. «Дел переделать» — стилистически очень неряшливо. Но если вместо «дел» вписать «забот», то получится еще хуже. «Забот переделать» — чушь. И вообще — высокопарная, глупая ерунда все эти противопоставления общественного личному, родовая мета «совка», которым, как бы это ему ни хотелось, все же является и будет являться Гдов, пока не помрет.

Так и не нашел он правильного писательского выхода из сложившейся ситуации.

И так, естественно, разволновался, что в этот день и уже не мог больше работать.

ЖИВОТРЕПЕЩУЩИЕ ВОПРОСЫ К ГЛАВЕ XXXХI

1. Почему у России всегда «особый путь»? В чем заключается этот особый путь, если не брать в расчет сомнительную гипотезу Гдова о том, что нормальная жизнь российских людей всегда вдруг сменяется какой-либо пакостью?

2. Профукали ль страну окончательно или она возродится, как птица феникс? Если возродится, то когда, при каких условиях?

3. Может, действительно лучше погрузиться в частную жизнь, раз кругом — и в пространстве, и во времени — сплошь почти одно негодяйство? Но чем это может закончиться, если все пока еще мыслящие люди погрузятся в частную жизнь?

4. Советский ли человек Гдов? Является ли он «совком»? Если да, то насколько типичен он? Дорогие читатели, из которых многие писатели или просто люди с развитым воображением, как вы думаете, что станется с Гдовым в финале этой книги?

5. И что, счастье — это действительно морковка, за которой ползет черепаха?

Писатель Гдов сидел за письменным столом и пытался работать. Он хотел создать широкое полотно на тему того, что жизнь вечна, хочет этого отдельный индивидуум или нет, верит он в это или наоборот. «Не ищи в вечной жизни плюсов или минусов. Вечная жизнь — это факт», — громко сказал Гдов.

Под Москвой есть одно село, которое называется Лужки. Село, а не деревня, потому что там церковь всегда была с 1431 года. Сначала деревянная, потом каменная. Француз в 1812-м сильно рыскал в округе, дома крестьянские частию пожег, но храм не тронул.

Ну а потом, как всем известно, пришли большевики и церковь эту, понятно, закрыли — боится черт ладана! Разрушили до основания, колокольня там только и торчала на высоком берегу речки Истры, гранитные плиты на могилах знатных прихожан заросли дикой травою.

И однажды, во времена «оттепели» и нового витка идеологической борьбы коммунистов с Богом, эти плиты привлекли пьяное внимание квартировавших в разоренном храме рабочих-мелиораторов, осушавших подмосковные болота. Те решили гранитные надгробия в речке утопить и тут же с блеском выполнили задуманное с помощью трактора и стальных тросов.

А в 1996 году здесь появился отец Василий, по прежней своей специальности художник-реставратор, 1948 года рождения, высокий, могучий, бородатый, он в юные годы работал оформителем на мебельной фабрике и был исключен из комсомола — святил на Пасху куличи, за этим страшным преступлением его застукал парторг. Которого, кстати, неизвестно какая дорога привела в тот день в храм, где святили куличи да яйца.

Исключенный отец Василий целиком посвятил себя церкви, расписал тридцать три храма в Москве, Рязани, Твери, в 1992-м был рукоположен, в 2008-м умер. «Тридцать три — это по числу земных лет Христа», — благоговейно говорили потом люди.

Церковь в Лужках восстанавливал героически, с нуля, на гроши — сам золотил кресты, купола, лютой зимою обитал в промерзшем строительном вагончике. Себя с ухмылкой именовал «грешным попишкой».

Подвигнул местных спасти из воды поруганные надгробия. В день спасательных работ Истра вдруг дивно обмелела, гранитные плиты обнажились, всплыли, мужики тянули трос, бабы молились на высоком косогоре, пав на колени.

В 1998 году во время крестного хода вдруг остановил процессию у разрушенной колокольни, ветер вдруг зашумел в листве вековых лип, и в сером подмосковном небе ВСЕ прихожане вдруг узрели лик Божьей Матери и надпись белым по серому: «ДЕРЖАВНАЯ».

Он людей любил, и они пастырем своим его признали — что «новые русские», владельцы коттеджей и черных джипов, что русские старые, доживающие свой век в деревянных развалюхах, что хулиганистая молодежь, которой такой поп был по крайней мере любопытен. Все они помогали ему, чем могли, и теперь уверены: после его физической смерти у них на небесах появился личный заступник.

Одна из прихожанок написала о нем в Интернете, каждый, кто хочет, может найти. Гдов нашел:

«Где просто, там ангелов со сто — наверное, многие, знавшие батюшку, нередко вспоминали эти слова великого старца преподобного Амвросия Оптинского. Всё в отце Василии было просто, без мудрствования, но шло из самых глубин его светлой души, сострадающей, любящей, такой теплой и родной. Каждое батюшкино слово, простое и понятное, проникало в самые темные закоулки душ человеческих и оставалось там, как маленький светлячок. И вспоминалось в свое время, и приносило плод. С батюшкой было тепло, просто и легко. Всегда. Он мог пригрозить, поругать, строго обличить. Но сейчас более вспоминаются его улыбка и глаза, а в них синее радостное небо…»