Книги онлайн и без регистрации » Историческая проза » Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем отце. 1884-1911 - Мария фон Бок

Петр Аркадьевич Столыпин. Воспоминания о моем отце. 1884-1911 - Мария фон Бок

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 63
Перейти на страницу:

Положение в городе понемногу становилось спокойнее. Работали вместе правительственный и общественный аппарат. Войсками папа старался не пользоваться.

Но не то было в деревнях, где крестьянство было разбито на патриотически настроенных и на распропагандированных, причем справа не было энергичных руководителей, а слева имелись вожаки в изобилии, весьма дисциплинированные и решительные.

Погромы усадеб продолжались. Проезжая по железной дороге через Саратовскую губернию, можно было видеть в окна вагона ровную степь, освещенную, как горящими факелами, подожженными усадьбами. И какова ирония судьбы: первой из разгромленных усадеб была усадьба того помещика-либерала, который жертвовал крупные суммы на субсидирование левых газет! Когда грянула беда, этот идеолог-либерал просил моего отца прислать войска для водворения порядка. Но папа решительно не посылал воинские части в деревню, хорошо понимая, что, пока губернская власть спокойно выполняет свои обязанности, революция не может восторжествовать. Он считал бесцельным и неразумным утомлять войска передвижениями по губернии от одного погрома к другому и полагал, что это может лишь привести к ослаблению центральной власти.

Папа считал, что главной задачей является оберегание государственно-административного аппарата в его целости, что только это может спасти Россию. Усадеб не так много, погромы их долго продолжаться не могут.

– Не в крупном землевладении сила России, – говорил отец. – Большие имения отжили свой век. Их, как бездоходные, уже сами владельцы начали продавать Крестьянскому банку. Опора России не в них, а в царе.

Папа считал, что Россию переустроить нужно, что надлежит вытравить традиции крепостного права, заменить общину единоличным крестьянским землевладением.

К тому же бунты в деревне принимали часто такие уродливые формы, что мой отец полагал, что этим самым они оттолкнут от революционеров не потерявших рассудок крестьян. Трудно было крестьянскому сердцу остаться хладнокровным при виде коров, лошадей и овец с распоротыми животами, ревущих от боли и издыхающих тут же в ужасных страданиях.

Не мог также здравый крестьянский ум не понять всего комизма таких выступлений, как выступление одного ветеринарного врача, который, ведя своих единомышленников громить усадьбу помещика, оделся в костюм времен Иоанна Грозного с бармами на плечах и шапкой Мономаха на голове!

Во многих местах крестьяне действительно очень скоро образумились и стали часто просить правых приезжать на их собрания, что, конечно, и делалось.

Глава 10

Мой отец, со своей стороны, стал все чаще и чаще предпринимать поездки по губернии, являясь самолично и почти всегда неожиданно в местах, где сильнее всего бурлило недовольство и где энергичнее всего работали вожаки левых партий. Он безоружным входил в бушующую толпу, и почти всегда одно появление его, спокойный и строгий его вид так действовали на народ, что страсти сами собой утихали, а за минуту до того галдевшая и скандалившая толпа расходилась, успокоенная, по домам. Речи его были кратки, сильны и понятны самому простому рабочему и крестьянину, и действовали они на разгоряченные умы отрезвляюще. Но что ему самому стоило все это, того не знал, должно быть, никто. Я помню, как он писал мама после одной из опасных поездок в центр смуты, Балашов: «Теперь я узнал, что значит истерический клубок в горле, сжимающий его и мешающий говорить, и понял, какая воля требуется, чтобы при этом не дать дрогнуть ни одному мускулу лица, не поднять голоса выше желательного диапазона».

Один раз папа увидел, как стоящий перед ним человек вдруг вынул из кармана револьвер и направил на него. Папа, глядя на него в упор, распахнул пальто и перед взбунтовавшейся толпой сказал:

– Стреляй!

Революционер опустил руку, и револьвер вывалился у него из рук.

В другой раз, садясь в коляску, после того как он произнес в большом революционном сборище речь, мой отец заметил на себе взгляд какого-то парня, стоящего близко к нему. Парень имел вид самый наглый и задорный, а взгляд был полон тупой, непримиримой ненависти. Папа, посмотрев на него, коротко и властно сказал:

– Подай мне пальто!

И этот человек, только что мечтавший о том, как бы побольше зла нанести ненавистному губернатору, послушно взял пальто из рук курьера и подал его папа.

У меня хранится любительский снимок, где видно, как папа въезжает верхом в толпу, за минуту до этого бушевавшую, а теперь всю, до последнего человека, стоящую на коленях. Она, эта огромная, десятитысячная толпа, опустилась на колени при первых словах, которые папа успел произнести.

Был и такой случай, когда слушавшие папа бунтари потребовали священника и хоругви и тут же отслужили молебен.

А в одну из таких поездок папа прибыл на поезде и прямо из вагона пошел пешком в село, где его ожидал народ. Из толпы выделился какой-то парень с крайне возбужденным и далеко не доброжелательным видом и направился прямо на моего отца. Сначала он шел нерешительно, но когда увидал, что отец идет совсем один, без полиции, нагло поднял голову и, глядя прямо в лицо отца, собирался говорить, как вдруг услыхал спокойный и повелительный голос отца:

– Подержи мою шинель!

И этот человек, давно мечтавший о том, как бы побольше зла нанести моему отцу, послушно взял шинель и так и простоял, держа ее на руках все время, пока мой отец говорил речь.

Папа понимал, что в это тревожное время ему надо одному приезжать к народу, который он любил и уважал. Надо говорить с ним без посредников, что тогда только народ, почувствовав инстинктом искренность его слов, поймет его и поверит ему. И крестьяне действительно внимательно и благожелательно слушали его подчас суровые, но всегда правдивые слова.

Достигал результатов отец без громких фраз, угроз и криков, а больше всего обаянием своей личности: в глазах его, во всей его фигуре ярко выражалась глубокая вера в правоту своей точки зрения, идеалов и идеи, которой он служил.

Красной нитью в его речах проходила мысль: «Не в погромах дело, а в царе, без царя вы все будете нищими, а мы все будем бесправны!»

К самому концу 1905 года папа все же решился силой прекратить разгул погромщиков и этим окончательно водворить порядок. Он запретил собрание левых в театре, и когда они все же хотели настоять на своем, то встретились с войсками, перед которыми должны были отступить, хотя войска и не стреляли.

Даже частную жизнь моего отца стали отравлять его политические враги.

Получались анонимные письма с угрозами, что если не будет исполнено такое-то требование революционеров, то мой маленький брат будет отравлен. Понятно, что, как ни были мы уверены во всей прислуге, у моих родителей все же каждый раз, когда приносили для маленького его кашу или котлету, являлось тяжелое чувство подозрения и недоверия, заставлявшее их принимать всевозможные меры предосторожности.

Этой зимой моим кумиром стал почему-то Витте. Я преклонялась перед его умом и восхищалась, как можно лишь восхищаться в двадцать лет, всеми его мероприятиями, проектами, его словами… Раз, когда я сказала папа целую тираду в этом духе, он мне ответил:

1 ... 23 24 25 26 27 28 29 30 31 ... 63
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. В коментария нецензурная лексика и оскорбления ЗАПРЕЩЕНЫ! Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?