История Бледной Моли - Настя Любимка

– Да. Я так гордилась тем, что она хотела со мной дружить… Девочка, носящая самое прекрасное имя на свете. Имя гордого, благородного цветка – Роуз, Розочка.

Она так тепло произнесла это имя, что я почувствовала, как сильно Викки была привязана к своей подруге. Нежность и теплота, зародившись в моей груди, внезапно сменились головной болью. Глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Боль отступила.

– Красивое имя, – согласилась с ней и сжала похолодевшую ладошку собеседницы.

– Я виновата в ее смерти, – глухо произнесла она. – Я тогда заболела оспой, потому и была страшной. Хоть мне говорили, что беда миновала ранки, оставшиеся на моем теле, скоро исчезнут и они точно не могут послужить источником нового заражения, но… почему заболела именно та, кто дружил со мной и не боялся ко мне прикасаться?

Голос Виктории дрожал, она сильнее сдавила мою руку.

– Пока она болела, никого к ней не пускали. Даже меня, переболевшую этой гадостью. А потом сообщили, что больше Истинной Магнолии нет.

– Как ты сказала? – По спине пробежал холод, а лоб покрылся испариной.

– Истинная Магнолия, так ее называли сестры Ордена, – бесцветным голосом повторила она. – Ты, верно, тоже помнишь ее. Она была ко всем добра. Вот только на могилу к ней хожу я одна.

– Куда? – У меня голова шла кругом, а тело била дрожь.

– На могилу. Она далеко от пансионата, почти полдня пути.

– Что вы делаете? – Голос сестры Изиры застал нас врасплох.

– Греемся, – невозмутимо ответила Викки. – Инари, что с тобой?

Я сама не знала. Виски словно железным обручем стянуло, перед глазами стоял туман, а в ушах непонятный звон.

– Что ты с ней сделала? – гаркнула лекарь на Викки, тем самым выводя меня из оцепенения.

Испугавшись грозного окрика сестры Изиры, я вскочила и тут же рухнула обратно на койку. Ноги затекли. Зато нарастающая боль в голове внезапно прекратилась.

– Вот, девочка, выпей, – протянув мне отвар из корня купены, прошептала лекарь.

– А можно теплой воды? – попросила я, принимая стакан с болеутоляющим средством.

– Конечно, – с некоторым сомнением в голосе согласилась женщина и вышла за ширму, оставив нас с Викки вдвоем.

– Инари, с тобой точно все хорошо? – обеспокоенно спросила девушка, снова укрывая меня одеялом.

– Да, – подтвердила я и протянула ей стакан: – Пей!

– Но…

– Быстро!

Одним махом она осушила стакан и скривилась. Я едва успела вырвать из ее рук посуду, как перед нами появилась сестра Мартина. Она принесла вещи Виктории и деревянную коробочку, которая, как я знала, предназначалась для хранения мазей.

– Инари, иди, пожалуйста, – попросила Виктория. – Мы тут сами справимся, а тебе нужен отдых.

– Но… – попыталась я возразить.

– Пожалуйста, – непреклонно и в то же время ласково повторила она.

– Хорошо. – Я вздохнула и поспешила выбраться из-под одеяла.

– Завтра я отвечу на твой вопрос. – Девушка широко улыбнулась, но виновато нахмурила брови. – И с днем рождения, Инари.

– Спасибо, – как можно теплее улыбнулась в ответ и вышла из-за ширмы.

Окинув взглядом палату, поняла, что десять коек заняты пострадавшими пансионерками, над которыми ворковали сестры-лекари. Осталось одно свободное место, напротив койки Виктории, тоже огороженное ширмой, за которую я сразу же и юркнула. Улегшись на жесткий матрас, плотнее укуталась в одеяло. Мысли спутались в тугой клубок. И мне было непонятно, за какой конец тянуть, чтобы размотать его. Если Викки помнит свое детство и людей, окружавших ее, почему я ничего и никого не помню?

Можно предположить, что болезнь и смерть девочки, протянувшей ей руку дружбы, потрясли душу маленькой Виктории и навсегда отпечатались в ее памяти.

Но возникает вопрос, что стало потрясением для меня, если я напрочь забыла свое имя? Какое ужасное происшествие случилось со мной, раз мой мозг заблокировал все детские воспоминания, лишив меня даже мимолетных образов лиц, участвующих в моей жизни? Как я выглядела? Что я любила? Все, что мне известно, только со слов названой матушки. Но наставница могла солгать. Моя голова превратилась в один большой пульсирующий сгусток боли. Хотелось окунуть ее в бочку с ледяной водой, стоявшей на заднем дворе нашей столовой.

Я ничегошеньки не понимала. Кто я? И зачем матушка скрывала меня от всех? Для чего придумала этот план? Ведь ее новая должность говорит сама за себя. Свободы ни для Инари, ни для Роуз не планировалось. Для чего Гелларе нужна была вымуштрованная воспитанница? К тому же тупая и страшная, как смертный грех?

– Леди Инари! – Чей-то голос вклинивался в сознание острой иглой.

С моей головы сорвали одеяло, и тусклый свет ударил по глазам.

– Выпей, милая, – с трудом узнала в склонившейся надо мной женщине сестру Изиру.

Послушно приподнялась и приняла горькое лекарство. На губах остался привкус душицы и мяты. «А про компресс-то забыла…» – попеняла ей мысленно.

– Спасибо, – пролепетала заплетающимся языком, понимая, что сейчас отключусь.

Вновь накрывшись одеялом и отвернувшись к стенке, досчитала до десяти, успокаивая бешено бьющееся сердце. Головная боль отступала, даря покой измученному сознанию. Я знала, что меня ждет сон без сновидений, и порадовалась этому. Нового кошмара я не перенесу.

Меня кто-то настойчиво тряс за плечо. Изначально мое сознание и тело действовали заодно, то есть пытались отбиться от незваного посетителя и вновь вернуться ко сну. Однако полусонный мозг выдал информацию, что отключилась я не в своей постели, а под присмотром сестер Ордена в лазарете.

Это воспоминание настолько ошеломило меня, что я резво вскочила и врезалась лбом в подбородок Виктории, которая склонилась над моей койкой.

– Ой! – Она потерла ушибленное место. – Ты всегда так бурно просыпаешься?

– Обычно меня не будят таким варварским способом, – пробурчала себе под нос. – Неужели уже утро?

Я не могла понять, который час, в палате было сумрачно, окна плотно занавешены.

– Время ужина, на который мы с тобой опаздываем.

– Какой ужин? – уставилась на девушку.

– Праздничный, – растолковала она. – Пойдем, нужно еще одеться.

– Викки, тебе лежать необходимо, а не…

– Пойдем, говорю, сама же потом расстроишься, не получив торта.

Я колебалась. Мне не нравилась настойчивость этой девушки. Пусть она и защищала меня сегодня, но идти с ней желания не было. А может, мне просто страшно довериться еще одному человеку? Ведь моя слепая вера матушке Гелле ни к чему хорошему не привела.