ЖД (авторская редакция) - Дмитрий Львович Быков

что мысли многих слабых духом — к числу коих вы, несомненно, относитесь, — в последний миг обращаются вокруг того, как, собственно, все будет происходить. Я расскажу вам об этом в подробности, и вы сможете обратить свою мысль к спасению воинской чести. Вы будете выведены за околицу и установлены у края русского чистого поля. Чистое русское поле прекрасно на рассвете, и у вас будет возможность насладиться этим зрелищем. Чистое русское поле как бы скажет вам: я прощаю тебя, рядовой Воронов, и принимаю тебя в свое чистое русское лоно. Ради одного этого, рядовой Воронов, уже стоило родиться. Затем караульствующий над казнью произнесет непременную формулу — «Упраздняется раб Божий рядовой такой-то, в нашем случае Воронов, за отшествие от воинския добродетели и глаголание нечестивое». Я буду там, вы поцелуете мне руку в знак того, что прощены и готовы к искуплению. Я вас благословлю и сообразно законов воинской вежливости пожелаю доброго здоровья в такое прекрасное утро. Караульственный издаст команду «Целься». У вас будет возможность попросить прощения у рядовых, поднятых ранее подъема для вашего искупления. Караульственный издаст команду «Пли». После этого вы не сразу перестанете чувствовать себя, но испытаете как бы неприятность, легкое неудовольствие, возможно даже, упадок сил. Возможно, вы испытаете даже боль, рядовой Воронов, хотя расстреливание есть самый гуманный вид искупления. Но вы заслужили боль, рядовой Воронов, и должны понимать, что вас расстреливают не просто так. Не каждого расстреливают, хотя в принципе каждый достоин. У вас будет время задуматься о том, что это конец и что вот, собственно, все. Я вам желаю и должен открыть святые тайны, рядовой Воронов. Святых тайн числом две. Тайна номер один заключается в том, что все происходит на самом деле, в чем некоторые сомневаются. Тайна номер два, она же главная, заключается в том, что истинная цель всякого истинного воина заключается в том, чтобы погибнуть, и путь воина есть путь гибели, а потому, рядовой Воронов, ваше главное предназначение исполнено. Генеральною целью русского офицерства и всего русского воинства является истребление русского солдатства и оставление достойнейших. Полагаю, вы не догадывались об этом, но поскольку вы все равно никому уже не расскажете, то можете теперь знать святые тайны.

Воронов ничего не понял.

— Вы, кажется, недослышите, рядовой Воинов? Я повторю вам громко и раздельно: поняли ли вы святые тайны? Прониклись ли вы их дивным благоуханием?

— Благоуханием, — повторил Воронов. Ему казалось, что повторение и есть утвердительный ответ.

— Но вы прониклись? — настойчиво переспрашивал Плоскорылов. — Мой долг сделать так, чтобы вы прониклись, и если вы не готовы, я могу потратить с вами сколько угодно своего времени. Я готов, у нас до утра еще полно. Поняли ли вы, как величественна роль русского воинства? Осознали ли вы, что завтра не только искупаете свою вину, но совершаете высшее свое предназначение? У армии нашей нет никакой иной цели, как только перевод солдата в совершенное состояние. Мы не воюем с внешним врагом, внешний враг сам в ужасе убегает и рассеивается, убоясь нашей храбрости. Подобно Муцию Сцевольскому, воинским своим духом потрясаем воображение и доблестию усобачиваем врага вплоть до полного раскорячивания. Никто не должен просто жить, понятно вам сие, рядовой Воронов? Жизнь есть мерзостное существование, которое должно быть преодолено. Ни секунды комфорта подлому телу с его низменными запросами, ни секунды напрасного лежания просто так! Солдат должен быть всегда занят, а всегда занят только мертвый солдат. Я поздравляю вас, рядовой Воронов, с тем, что завтра на рассвете вы станете идеальным солдатом!

Воронов тупо молчал.

— О чем вы думаете, рядовой Воронов? — вкрадчиво спросил капитан-иерей.

— Я думаю, товарищ капитан-иерей, — ответил Воронов так тихо, что за шумом дождя, шелестевшего по крыше сарая, Плоскорылов с трудом разбирал его слова, — я думаю, что вот я жил и ничего не сделал, и никому не мешал. И вдруг пришли вы и остальные ваши, и я уже должен где-то служить, а потом почему-то умирать. Я у вас ничего не брал, а теперь кругом вам должен. И этого я не понимаю, товарищ капитан-иерей.

— Вас мало расстрелять, рядовой Воронов! — воскликнул Плоскорылов, чувствуя, как все больше напрягается и горячеет там, в паху, где ху. — Вас мало расстрелять! Вы и после этого ничего не поймете! Вы полагаете, ваша жалкая жизнь имеет какую-то ценность? Ценны вы будете, только когда умрете, рядовой Воронов! Пока вы существуете, вы только жрете и в рифму, а когда перестанете существовать — из вас можно будет сделать человека! Цель каждого истинного воина есть смерть, она же начало истинной жизни, а сейчас вы еще никто, личинка! В мир смерти из вас вылетит прекрасная бабочка и полетит на ледяные цветы Валгаллы.

— Я не хочу на ледяные цветы, — тупо повторил Воронов. — Я не понимаю, почему вы должны решать, жить мне или нет.

— О, расслабленная южанами кровь, сгнившая раса! — воскликнул Плоскорылов, поднимая пухлые руки к сарайной крыше. — О разложение! Неужели вы думаете, что ваша жизнь самоценна? Ваша жизнь нужна только для того, чтобы ее скосил ледяной серп, и ничего лучшего с человеком случиться не может! Вы размножаться, может быть, хотите, рядовой Воронов? Вы и так уже настолько размножились, что страна не может вас прокормить! Вы должны не размножаться, а сокращаться до количества, потребного в свете высших нужд! И когда указанное сокращение произойдет, мы сможем приступить к великой арийской мистерии! Вы потомок ариев, рядовой Воронов, или кто?

— Я не знаю про ариев, — упрямо сказал Воронов. — Я потомок своих родителей, вот что я знаю. И я не знаю, почему я все время должен умирать.

— Потому что начальству виднее, что вы должны! — закричал Плоскорылов. Воронов вел себя неправильно, он обламывал кайф. Он должен был ползать, слюнявить ему руку или даже сапоги, как некогда Калинин. Он должен был бояться, и тогда Плоскорылов почувствовал бы то, что так любил и чего так стыдился. Когда рукой, это было совсем другое. Да и мало было мест, где уединиться. А вот когда соборуемые целовали руку, это было так, как надо: с дрожью в спине, и даже словно легче становилось дышать. Плоскорылов иногда боролся с мучительным соблазном дать им для поцелуя не руку, скажем, а — нет, нет, никогда. Хотя рассказать, конечно, никому уже не успеют. Воронов был совсем не похож на правильную жертву, он не годился даже на это, и руку целовал без чувства. Плоскорылов вышел под дождь, хлопнув дверью сарая, и Пахарев закрыл засов. Слышно было даже