Любить не страшно - Ксюша Иванова

— Избавь меня от подробностей, умоляю! Давай я быстренько изложу суть вопроса и мы разъедемся.

— Давай.

— Во-первых, мне нужен развод. И как можно быстрее. Во-вторых, ситуация складывается так, что возможно я сяду в тюрьму. Я бы хотел, чтобы Даня жил с Алей и Ромой. Они общались с ребенком все эти годы, он знает их. А тебя — нет.

Нелли сидела, опустив глаза в стол.

— Прошу тебя, не претендуй на него. Он серьезно болен, ему будет трудно с тобой.

Она вскинула свои огромные глазищи, полные слез на меня.

— Мама рассказывала мне. Я знаю. Я — плохая мать. Прости меня. Мне тоже нужен развод. Но мой мужчина хочет своих детей. Он не примет Даню. Я не буду претендовать… И, если ты не против, я сама разводом займусь — точнее мой адвокат займется. Когда все сделано будет — позвоню, подъедешь — подпишешь.

Уфф, камень свалился с души! Ну вот и замечательно.

— Ну вот и хорошо.

Я встал из-за стола и собрался было уйти, но она схватила за руку.

— Матвей, что у тебя случилось? Может быть, я смогу помочь?

— Нет. Ничего не нужно. Только Даню оставь.

— Я понимаю, что виновата перед тобой. Ни разу за эти годы не приехала, не позвонила…

Если честно, я думал точно также. И врать, чтобы уменьшить ее чувство вины не собирался. Но и отношения выяснять сейчас мне было не нужно. Передо мной сидела совершенно чужая, не вызывающая никаких эмоций женщина. Даже физически она меня уже не привлекала.

И на ее фоне неожиданное воспоминание о Лизе заставило вздрогнуть. Мне безумно, до дрожи в руках захотелось ее увидеть. Так сильно, что буквально выбежав из кафе, я прыгнул в машину и помчался в Ярославль, стараясь не гнать слишком быстро.

В рекордные два часа был в родном городе. До окраины, где находился частный сектор и на одной улице неподалеку друг от друга жили Пылевы и Аверины-старшие, как принято говорить в нашей большой семье, добирался еще полчаса.

Думал только об одном, что у нас осталось очень мало времени. О чем буду говорить с ней, не знал. Единственное, что навязчиво крутилось в голове — она мне нужна, она мне дорога. Думал, что увижу, и дальше, по ходу, придумаю нужные слова.

Хорошо смазанные Сергеем ворота даже не скрипнули, когда припарковавшись возле их белоснежного домика, я вошёл во двор. Только-только начинало смеркаться и в беседке горел фонарь.

Я успел сделать всего пару шагов к дому по дорожке и увидел в беседке Лизу, стоящую в обьятиях мужчины. Я не понял, кто был с ней, да и не старался его рассмотреть. Она доверчиво положила голову ему на плечо, он гладил ее русые волосы.

И этот момент, когда она подняла свое личико, а он, придержав ладонью подбородок, поцеловал ее, я успел разглядеть во всей красе.

Мне осталось только резко развернуться и уйти. Что я и сделал.

20

…. С какой стати он полез целоваться? Это настолько поразило меня, что в первые секунды я даже не отталкивала, не сопротивлялась. И он осмелел — обнял крепче, прижал к себе. Я стала отбиваться в тот момент, когда язык Влада попытался залезть в мой рот. Это было так мерзко, что меня передернуло от отвращения. И ведь обнять себя я позволила сама — расстроилась очень из-за того, что он ничем помочь Матвею не может. Увидела сочувствие, поддержку с его стороны и проявила слабость, но на большее была не согласна. Оттолкнула и ушла в дом, не прощаясь, и не слушая, что она там кричал мне во след.

Потом, когда не могла заснуть, лёжа в своей постели, я сравнивала. Да, собственно, сравнивать было нечего. Матвей целовал, и я сходила с ума от желания, от нежности к нему. Его вкус, его запах кружили мою влюблённую голову. У меня подкашивались ноги, у меня дрожали руки… Мне было так безумно хорошо, что, закрывая глаза, я и сейчас могла пережить, почувствовать всю эту бурю эмоций. А это — никак, безлико, безвкусно… Единственное чувства — неприятие и раздражение.

Я пробыла у Матвея совсем недолго, всего лишь несколько, показавшихся безумно короткими, дней. А скучала и тосковала так, будто бы меня вырвали из родных стен, из дома, в котором я жила с раннего детства.

Уставшее тело требовало отдыха, а напряженно работавший мозг не позволял расслабиться, отрешиться от действительности. Я хотела оказаться рядом с любимым, в его родных объятиях, там, где, я была абсолютно уверена в этом, мое место. Другого у меня не будет. Только он. И то удовольствие, которое я испытала в его постели в свой самый первый раз — тому доказательство.

Юлька Евдокимова рассказывала, как ей было больно, как не понравилось, как потом долгое время даже и думать не хотелось о занятиях любовью. Мне же было очень хорошо… Снова и снова я вспоминала те минуты близости, которые пережила с Матвеем. И проснувшись утром рядом с ним я, безумно смущаясь, просто не могла удержаться — трогала его и даже от прикосновений испытывала непередаваемое удовольствие. Я напиталась его неповторимым запахом, когда обняв сильное тело, прижималась к спине, уткнувшись в крепкую шею, целовала волосы… Сейчас мне было еще труднее без любимого, чем до поездки — теперь я знала, каковы на вкус его поцелуи, теперь я знала, как может быть хорошо рядом с мужчиной. Теперь я любила еще больше… И сходила с ума от тоски…

…. Давая показания в суде, по отношению ко мне, по тону вопросов, задаваемых стороной обвинения и даже судьей, я понимала, что все уже решено. Роман рвал и метал. Аля плакала. А я пыталась поймать взгляд Матвея, но он не смотрел в мою сторону.

Я ждала его еще до начала заседания возле здания суда, но Матвей, приехавший за несколько минут до начала, бросив скупое: "Извини, потом", прошел и уселся на свое место, всем своим видом показывая, что намерен держать дистанцию.

Итог заседания был для меня громом среди ясного неба, шоком… Два года. Стороной обвинения был другой прокурор, совсем не Перьков, но дело было представлено так, что у Матвея не было шансов. Не помогли никакие поднятые нашими родственниками связи, не помог блестящий и безумно дорогой адвокат, нанятый Ромой. Два года — это практически максимум. Почему так? Оказывается, Игорь Перьков