Танцы в нечётных дворах - Элен Витанова

— Это уже не нужно, тебя сняли с роли.

— Что?! Но почему?

Такого в ее жизни еще никогда не происходило, и она даже не знала, как реагировать. Как это: сначала утвердили на роль, потом сняли? Так не бывает! Ну, или должно произойти что-то из ряда вон выходящее…

— У нас тут теперь из-за тебя ежедневно пасется полиция, и мы хотели бы это минимизировать. Поэтому ты по-прежнему в отпуске — пока не решишь свои проблемы. Решишь — возвращайся, нет — тебе точно будет не до театра.

— Но у меня нет никаких проблем… Все уже решилось.

— Приказ о твоем временном отстранении от работы подписан, так что будь добра, уходи. К этому разговору мы вернемся не раньше, чем через месяц.

Спорить с ним было бесполезно. Расстроенной и ошарашенной неприятной новостью, Эльзе не хотелось ни с кем разговаривать. Она быстро проскользнула через проходную в обратном направлении и медленно пошла домой через парк, размышляя о том, чем занять себя до конца мая.

Отец уже был дома. Переодевшись и выйдя на кухню, Эльза обнаружила в холодильнике жареную курицу в пакете и немного овощей. Пока курица, аккуратно разрезанная на кусочки, подогревалась на сковороде в быстро приготовленном соусе, Эльза нарезала салат из капусты и огурцов. Затем, подумав, добавила яблоко, залила оливковым маслом и выложила в разрисованную маками стеклянную салатницу. Откуда у отца такие тарелки? Не иначе, кто-то подарил. Сам бы он в жизни не купил ничего яркого.

Отец, хоть и услышал, что она готовит, в кухню не зашел. Через окно она видела его сгорбленную спину: он сидел на скамейке и что-то читал. Как она будет с ним жить? Наверное, плохо. А ведь сейчас ей нужно не «воевать», а прийти в себя, отвлечься, разобраться в своих чувствах. Получится ли сделать это здесь?

Эльза вышла во двор и обратилась к отцу:

— Кушать будешь?

Он, не поворачиваясь, сказал:

— Накрывай на улице.

Конечно, она отвыкла от этого холодного, почти презрительного обращения. И привыкать обратно совсем не хочется. Но ничего, пару дней она потерпит. Прежде чем съезжать отсюда, надо найти нормальную недорогую квартиру — не жить же в гостинице, в конце концов. Размышляя, Эльза накрыла стол скатертью, которую нашла выглаженной на той самой полке, куда уже более пятнадцати лет складывали кухонный текстиль. Тарелки и вилки, солонка и перечница тоже находились в строго отведенных для них местах.

Эльзе подумалось, что теперь отец, наверное, никогда не наводит порядок. Он просто его не нарушает, годами. Как же ему, наверное, тяжело — оттого, что она снова здесь появилась! Эта мысль на секунду нарушила устойчивую абстракцию отношения к отцу, но Эльза решила, что думать об этом не будет: ей пока хватает своих проблем.

Отец помедлил, затем с мрачным лицом повернулся, пересел за стол и, не взглянув на дочь, начал есть. Эльза с неприятным ощущением наблюдала, как методично двигается при пережевывании пищи его треугольная челюсть. Несмотря на возраст, вокруг глаз у отца почти не было морщин, все они будто сбежали вниз, к шее, образовав несколько некрасивых складок. При таком наклоне головы это было особенно видно. В общем-то, Эльзе нравились взрослые лица. Без юношеской припухлости, фактурные, на которых написана не только наследственность, но и жизнь, привычки, характер… Но лицо отца интересным не назовешь. К старости оно станет и вовсе отпугивающим. Ведь даже темные глаза, которые обычно украшают людей и придают взгляду тепло, совершенно не делали его добрее. Их оттенок был какой-то холодный, темно-коричневый, словно отливающий металлом. А может, этого никто не видит, только она, — подумалось Эльзе. Просто она хорошо его знает, и всегда страдала из-за его отвратительного характера.

Примерно полчаса они жевали в тишине, которая нарушалась лишь шумом деревьев, мяуканьем соседской кошки и щебетом птиц. Вообще, звуков, конечно, было больше, но они с детства сливались в общий фон и, приходя к отцу, Эльза замечала их только первые десять минут. Когда еда закончилась, и Эльза встала из-за стола, отец с усилием выдавил из себя первую фразу:

— Не ожидал, что у тебя будут проблемы с законом.

Эльза удивленно посмотрела на него, но он даже не поднял глаз.

— У меня нет проблем с законом.

— Просто так в тюрьму никого не сажают.

— Я не была в тюрьме.

Отец встал из-за стола и швырнул в кусты салфетку. А потом заорал:

— Тебя теперь уволят с работы! На что ты будешь жить?!

Эльза постаралась сохранить спокойствие.

— Я пока не знаю, как все будет, папа. Меня уже отстранили от работы, временно… И сняли с нового спектакля. Но, вообще, у меня есть деньги.

— Это деньги твоего мужа, которого ты, как мне сказали, собираешься бросить.

— Это мои деньги, да и после развода с ним я останусь довольно богатой.

— Эльза, ты просто дура! Кем ты будешь, незамужняя? Шлюхой? Такой я для тебя хотел жизни? Какой позор!

Чего-чего, а такой отповеди Эльза точно не ожидала.

— Но, папа, я не люблю его… И потом, он мне изменяет.

— Да кого это интересует? Он обеспечивает тебя, и вы женаты. А остальное — терпи. Все так живут. С чего ты взяла, что отношения между мужем и женой должны быть другими? Начиталась книжек?

От его крика звенело в ушах, от несправедливости хотелось плакать. Да уж, отдохнешь тут! Чувствуя, что она сейчас разрыдается, и отец, как в детстве, будет упрекать ее еще и в этом, Эльза развернулась и пошла в свою комнату. Но родитель не желал оставлять ее в покое и пошел следом. Теперь его голос, полный презрения, рокотал над самым ухом. Эльза собралась и постаралась посмотреть на ситуацию со стороны. В детстве ей часто помогало, если удавалось представить, что все это — кино. Кто знает, может именно этот навык со временем сделал ее неплохой актрисой? Но ничего не выходило, а отец продолжал, не стесняясь в выражениях, выкрикивать невероятные глупости:

— Ладно бы, если у тебя был ребенок, хоть жизнь не зря была бы прожита. А так кого ты родишь потом, внебрачного? Знаешь, как их называют?

Внутри все закипало. Вместо жалости и понимания — еще и это. Если он не прекратит упрекать ее, то сейчас доиграется и услышит честный ответ. Ведь детей она не рожала по убеждению в том, что ребенок должен расти в счастливой семье. Так она решила еще в детстве, и была уверена в том, что гуманней будет не рожать ребенка вообще, чем рожать его с мужчиной, который превратит его жизнь в ад. Примерно такой, какой она испытала на себе после ухода матери. Она развернулась и крикнула отцу прямо в лицо:

— Замолчи!

— Не ори на отца! Что, правда глаза колет?

— Что ты знаешь обо мне, и о том, что я считаю правдой? По какому праву ты лезешь в чужую жизнь, в жизнь взрослой женщины, которой уже почти тридцать?

— Женщины никогда не бывают взрослыми! И потом, я твой отец, поэтому заткнись и слушай!